Да, для Верта, как и для Сент-Экзюпери, самым главным была их философская дружба. И что еще имело большое значение в этой дружбе – Верт был намного старше Антуана, он годился ему в отцы. И хотя Верта и привлекало в Сент-Экзюпери его постоянное стремление совместить отвлеченное и конкретное, действие и мысль, труд и творчество, но он не был из тех друзей, что восхищенно ахают при каждой удачной фразе, прочитанной ими. Его суждения о творчестве друга были точны, справедливы, подчас остры. И он был единственным, от кого Антуан терпел эту остроту суждений.
Они виделись часто в Париже. «Я очень хочу вас видеть, – говорил подчас Сент-Экс, – но не располагаю средствами передвижения». Это означало, что у него нет денег даже на такси. И так как у Леона Верта со «средствами передвижения» обстояло часто не лучше, друзья отправлялись на свидание пешком. Чаще всего у Верта, иногда у Сент-Экзюпери друзья вели бесконечные беседы. Антуан прикуривал одну от другой крепкие американские сигареты, Верт посасывал свою трубку. Обоим было противопоказано пить, но без бутылки не обходилось. В особенности в эти голы Антуан много пил.
«Не помню, чтобы на протяжении десятки лет мы говорили о литературе хотя бы несколько минут» – вспоминает Верт. Речь здесь идет о литературе вообще, а не о том, что писал Сент-Экзюпери. Никто так сильно, как Верт, но разделял ненависти Антуана ко всевозможным литературным ухищрениям, к литературе, не основанной на реальном столкновении с жизнью. И они говорили о жизни. Они излагали друг другу общие взгляды на жизнь, различное миропонимание и мироощущение, сведенные к нескольким конденсированным мыслям. Каждый старался выразиться как можно яснее, охватить мыслью как можно больше явлений.
Когда позволяли средства, встречались они и в ресторанах и в кафе. Иногда Антуан увозил друга на такси в прогулки по Парижу, длившиеся всю ночь. Случалось, он прививал другу вкус к самалету – довольно-таки безуспешно, поскольку Верт называл своего пилота «лихачом».
Привязанность Сент-Экзюпери к Верту была настолько сильна, что все последние годы жизни он продолжал мысленно свои разговоры с другом.
Что до Верта, то у этого малообщительного человека, предубежденного в отношении среды, из которой происходил Сент-Экзюпери, возникли к Антуану чисто отеческие чувства или чувства старшего брата. Сент-Экс «приручил» его.
Приручил он и другого оригинала, каковым являлся поэт Леон-Поль Фарг, автор «Парижского пешехода». Как и Сент-Экзюпери и Верт, этот человек из литературного мира не примыкал ни к одной литературной школе, если не считать того, что он входил в кружок писателей, объединявшихся вокруг журнала Галлимара «Н. Р. Ф.» и его издательства.
«Ночная птица» Парижа, Фарг с наступлением темноты появлялся в одном из обычных для него ресторанов или кафе, где его уже часто поджидал Сент-Экзюпери. Тонкий ум, независимость суждений, своеобычность этого блестящего собеседника, удивительно сочетавшего в себе светского человека, гавроша, бесшабашного гуляку, отвечал какой-то внутренней потребности Антуана, лишенного теперь общества товарищей и почти не встречающегося со сверстниками.
Друзья заговаривались до закрытия заведения. Очутившись вдвоем на темной улице, они не хотели расставаться и ловили такси.
– Езжайте куда хотите! – говорил Сент-Экс шоферу. Тот медленно ехал по спящему городу, а друзья курили и продолжали прерванный разговор.
Но вот Фарг замечал освещенные окна какого-нибудь ночного бистро. Тогда он стучал своей тросточкой в стекло к шоферу – и в разговорах за стаканом вина продолжалась бессонная ночь.
Фарг принадлежал к людям, которые никогда не стареют; как и Сент-Экс, он мог с большим пониманием говорить и о преимуществах французской кухни, и о русском балете, и о психоанализе. У него, видавшего еще лысую голову Верлена, иногда возникало желание познакомиться с новейшими достижениями науки и техники. Тогда приятели договаривались о встрече днем – и Сент-Экс вез Фарга на какой-нибудь авиационный завод, на выставку достижений авиации, на аэродром. Но их путь, начинавшийся с приобщения к современной технике, все равно кончался обсуждением всего виденного и неувиденного за бутылкой вина.
Фарг, как и Верт, успел еще написать посмертное слово о своем друге:
«Сент-Экзюпери был в полном смысле слова чело веком. Таких мало. Но он им был естественно, без всякого напряжения, в силу природного таланта... Пожатие его руки всегда превращалось в событие. Заметишь его, подойдешь, наберешься новых идей – и ты счастлив. Да, таков был этот единственный в своем роде человек...»
И для последнего штриха к этой попытке сделать набросок Сент-Экзюпери тридцатых годов дадим еще раз слово Леону Верту:
«Сент-Экзюпери был самым спокойным и в то же время самым беспокойным человеком... Был верен всему и всем – и не верен никакому счастью.… Прежде „беспокойный“ означало „омраченный“. Но в Сент-Экзюпери беспокойство было скорее безустанной Игрой света, чем метанием теней...»
Казалось, у Сент-Экзюпери было два основных занятия, способных дать удовлетворение самому притязательному человеку: самолет и литературное творчество. Однако и то и другое Сент-Экзюпери мог себе позволить не всегда. Да и вообще его широким умственным и духовным запросам была чужда какая-либо ограниченность. Круг его умственных интересов был поистине необъятен, а разносторонность знаний граничила с гениальностью. Единственное, чего он не терпел как в товарищеских отношениях, так и в любви и в интеллектуальном общении, – это посредственности.
Среди людей, с которыми он встречался в Париже, – астроном Анри Минер, директор Высшей школы прикладных наук и искусств профессор А. Р. Метраль, заведующий лабораторией Жолио-Кюри и сам крупный физик Фернан Хольвек – его большие друзья.
Поэт, писатель, летчик, Сент-Экзюпери может с одинаковым успехом говорить и о биологии, физике, астрономии, социологии, психологии, психоанализе, творчестве изобретателя, музыке... Он не только беседует обо всем этом, но, как показывают его «Карне» («Записные книжки»), опубликованные посмертно, напряженно размышляет на материале различных наук и искусств о прогрессе человеческого познания, о движении человечества. Чтение «Карне» оставляет глубокое впечатление. Эта маленькая книжка достойна занять место в одном ряду с «Мыслями» Паскаля.
Когда Антуан работал над каким-нибудь произведением, он избегал литературных чтений. Стол его был завален научными трудами, и собеседников в часы досуга он искал соответствующих.
