Невдалеке от нас, бормочущих прощальные слова, стоял филиппинец, явно готовый еще раз принести лимончеллу. И я, наклюкавшись до полной приятности, никак не мог не пожать ему руку. Он в ужасе посмотрел на контессу, полагая, что его теперь уволят непременно и немедленно, но хозяйка только благосклонно улыбнулась.
К этому добавить надо, что одеты были мы все четверо: я, Саша и наши жены – чисто по-израильски, то есть как изрядно обтерхавшиеся в странствиях туристы. Так что у контессы тоже наверняка сохранились о нас теплые воспоминания.
И напоследок расскажу, как мы с Сашей Окунем затеяли как-то на израильском телевидении (только-только основался тогда русскоязычный канал) программу под названием «На троих». Нам даже студию оборудовали: висели копии Сашиных работ, а посреди стоял большой круглый стол (им послужила огромная катушка, на которую наматывают кабель).
Третьим был у нас какой-нибудь интересный собеседник – их было с лихвой, мы сами подбирали посетителей. Этот третий приносил на передачу выпивку с закуской, так было условлено, и он еще обязан был нам рассказать, почему принес именно это, а не что-нибудь другое. Мы разливали на троих (чисто российская забава) и беседовали на различнейшие темы.
Много передач получились удачными. Нам довольно трудно приходилось, ибо в день, когда предоставляли студию, порой три передачи подряд мы писали, а ведь пили мы не понарошку, и на третьей записи уже держать себя в руках было непросто.
Только нам все это очень нравилось. И так мы проработали чуть больше года, сделав тридцать девять (или сорок?) передач. Зрителей у нас было предостаточно и немало разных замечательных гостей.
Надо сказать, что главный режиссер канала (и его организатор) нас не просто пригласил, но принял в нас горячее участие, мы провели немало времени, различные детали обсуждая. Но, похоже, оказался он из тех людей, которые разительно меняются, работая в начальниках. И год или чуть более спустя решил он, уж не знаю, сам ли, что у передачи нашей мало зрителей (как говорится – невысокий рейтинг).
Как тут поступить? Да очень просто – пригласить соавторов к себе в кабинет, сказать: «Ребята, вы не потянули, извините и спасибо» – и пошли бы мы, солнцем палимы, без малейшей, никакой обиды. Только что-то в нем уже необратимое, начальственное что-то приключилось. И нам некий посланник, общий наш приятель, сообщил от начальственного имени главного редактора Лени, что передача закрывается. И ни привета, ни спасибо сказано нам не было. И от этого мы некую обиду ощутили, мы-то знали по звонкам и разговорам, как нас слушают. И появилась у меня одна мечта, но сразу я ее не назову.
У Саши изрядно времени очистилось на живопись, я сел за новую книжку, мы не тосковали и в нужду не впали. Только наблюдали, усмехаясь, как все наши передачи повторили раза три (а как же рейтинг?), а потом еще и продали в Америку и Австралию.
Я стал подумывать, что сбудется моя мечта. И через какое-то время (как оно мелькает быстро!) явился к Саше в мастерскую тот же самый гонец-посланник и передал нам Лёнино приглашение немедля изготовить еще тридцать передач. Сбылась моя мечта, подумал я с восторгом, целиком и полностью сбылась в своем первоначальном виде.
Мы с Сашей даже не переглянулись, и я мягко, вежливо сказал:
– Передайте Лёне, что его послали на хуй.
О старости я много написал, но вот совсем недавно увидал пример достойного на редкость увядания.
Полвека тому назад (уже поболее немного) привел меня как автора в журнал «Знание – сила» мой недавний в те поры знакомец Лёня Финкельштейн, сотрудник этого известного журнала. Мало кто знал, что отсидел он некогда пять лет в тюрьме и лагере (по 58-й, «за болтовню», как сам он говорил), давно печатался под псевдонимом Л. Владимиров. Мы подружились.
В шестьдесят шестом году моя свежеобретенная теща Лидия Борисовна уезжала с прочими писателями в Лондон, с ними ехал и Лёня. «Посмотрите на эти лица, – тихо сказал я Лидии Борисовне (тактичностью я никогда не отличался), – тут доверять можно только моему приятелю!» Из Лондона возвратясь, теща первым делом радостно сказала: «А ваш Лёня там остался, попросил политического убежища!»
С тех пор мы его слушали по Би-би-си и по «Свободе», однажды виделись, когда недолго были в Лондоне, как-то к нам он приезжал под Новый год, осталось чувство близости, а годы беспощадно тикали. И вот мы в Англии опять, и Лёне восемьдесят семь. И хотя ветхость неизбежная уже его коснулась, он улыбчив, памятлив и несуетно подвижен. Мы с ним съездили в пивную, где туристы редки и случайны – существует это заведение аж с тысяча пятьсот двадцатого года, есть легенда, что когда-то здесь частенько появлялся Шекспир (театр «Глобус» был неподалеку), и висит доска со списком королей, которых пережила пивная. Конечно же, и место есть, где сиживал Шекспир, поглядывая искоса на Темзу.
А обедали мы в клубе «Атенеум», где такие люди в членстве состояли, что, перечисляя их, вполне законно и естественно помолодел Лёня, приосанился (уже давно он в клубе состоит), и я увидел на мгновение того пижона, каким был он много лет тому назад. И любопытство к миру сохранил он почти прежнее – прекрасный образец старения мы повидали с женой Татой в Лондоне. А к клубу я потом вернусь, поскольку там еще раз побывал и спутникам своим уже все врал как завсегдатый.
Я в Лондон в интересном качестве попал.
Все знают анекдот о коте, который был гуляка, ебарь и все ночи пропадал на чердаках и крышах в поисках любовных приключений. А крепко-накрепко состарясь и одряхлев, по-прежнему проводил ночи вне дома. «Что ты там делаешь?» – спросили его хозяева. «Я теперь консультант!» – ответил кот.
Так вот, в Лондон был я приглашен как член жюри международного конкурса поэтов. Писатель Олег Борушко некогда придумал для поэтов русского зарубежья интересную игру – турнир «Пушкин в Британии».
Александр Сергеевич, как известно, был наглухо невыездным и не был никогда в Британии, английский слабо знал (читал со словарем), но строчек, связанных с туманным Альбионом, сыскалось у него весьма немало. («Что нужно Лондону, то рано для Москвы», «Торгует Лондон щепетильный», «Скучая, может быть, над Темзою скупой» и разные другие).
На этот фестиваль (уже девятый!) была вынесена строчка – «По гордой лире Альбиона», и желавшие принять участие в турнире должны были одно стихотворение начать этой строкой. Стихи высылались загодя, Олег читал их сам,
