Ознакомительная версия.
– Что вы есть за русский?
– Японский русский, – ответил я, посчитав, что это будет самый дружественный способ выхода из затруднительного положения.
Офицер оценил мой ответ, засмеялся и долго жал мне руку.
Японские офицеры были частыми гостями в нашем клубе в Раздольном; все они говорили по-русски. Наши отношения с американцами носили более официальный характер, но иногда мы приглашали и американцев. Как-то во время обеда, на котором присутствовали американцы и японцы, произошел неприятный инцидент. Американский офицер, не говоривший по-русски, поднялся, чтобы произнести речь. С широкой, доброжелательной улыбкой он поднял кулак и, отогнув по очереди три пальца, произнес три слова:
– Россия, Япония, Соединенные Штаты, – и, обхватив три выставленных пальца другой рукой, добавил: – Едины.
Японский офицер, очевидно выпивший несколько больше положенного, вскочил с места, выкрикнул:
– Россия и Япония едины, а Соединенные Штаты – тьфу! – и плюнул на пол.
Во время этого обеда многие выпили слишком много, и я подслушал беседу двух офицеров, сидящих напротив меня. Вежливо и спокойно они обсуждали будущую дуэль. Они уже обсудили выбор оружия, когда я начал прислушиваться к их разговору. Теперь они решали, с какого расстояния будут стрелять.
– Как сейчас сидим, – спокойно предложил один.
Другой согласился.
Я вскочил и, обежав длинный стол, бросился к ним. Они уже вынимали револьверы.
Наша борьба состояла из редких вылазок и отражений атак партизан. Однажды наши разведчики сообщили о планируемой атаке на наш гарнизон. В это непростое время мы не были уверены, что можем рассчитывать на преданность наших солдат. У нас были причины подозревать, что, если партизаны вторгнутся на нашу территорию, некоторые драгуны перейдут на их сторону. Перед офицерами встал серьезный вопрос: что делать, если партизаны добьются успеха. Каждый сам решал этот вопрос. Трое или четверо решили попытаться сбежать в Маньчжурию. До ближайшего пункта на границе, примерно в ста двадцати километрах от Раздольного, фактически не было человеческого жилья; путь был относительно безопасный. Я набил большой мешок консервами, патронами и ручными гранатами, которые выдавались только офицерам. Таким образом, мы обладали мощным оружием с малым радиусом действия, которого не было у наших не вызывавших особого доверия солдат. Однажды у меня ночевал отец, и я, перед тем как он лег спать, положил на его ночной столик две ручные гранаты. Он, как сугубо гражданский человек, не оценил мой широкий жест.
Мы предполагали, что партизаны атакуют ночью, и легко отразили нападение. На следующий день один эпизод вызвал взрыв смеха. Партизаны ставили целью захватить наших музыкантов с инструментами. Партизаны явно хотели внести разнообразие в свою серую жизнь. Музыканты поодиночке спрятались в кустах. Партизаны, пытаясь отловить музыкантов, рассредоточились, что позволило нам без особой сложности отразить атаку; многие партизаны были убиты или попали в плен.
Примерно в пятнадцати километрах от нас находился стекольный завод. Директор завода обратился с просьбой защитить завод от партизан, и я отправился туда во главе восьмидесяти пеших солдат. Завод находился в долине, со всех сторон окруженной покрытыми лесом холмами. Партизаны могли незаметно подойти с любой стороны. Небольшая железнодорожная станция в пяти километрах от завода охранялась американцами, которые также патрулировали прилегавший к заводу район. Из разговора с директором завода я выяснил, что в нескольких километрах отсюда находятся тысячи красных партизан и большинство заводских рабочих сочувствуют коммунистам. Эта информация в совокупности с рельефом местности не добавила мне оптимизма. Стоя с унтер-офицерами на дороге, проходившей через рабочий поселок, я пытался решить, что предпринять в сложившейся ситуации. Неожиданно появился американский патруль. По обе стороны цепочкой в полной боевой готовности двигались американские пехотинцы. Они шли цепочкой, на расстоянии порядка пяти метров друг от друга. Мы с офицером откозыряли друг другу. Когда мимо нас прошел последний американский солдат, я вслух отметил, что они очень похожи на русских. Позже я вспомнил, что при этих словах американский солдат, проходивший мимо меня, взглянул на меня с улыбкой. Через десять минут я позвонил на американский пост и доложил, что мимо меня прошел взвод американских солдат. Мне ответили, что в это время у завода не может быть никакого американского взвода и наверняка это взвод партизан, переодетых в американскую форму.
Мне также сообщили, что несколько недель назад партизаны взорвали поезд, в котором, в числе прочего, была форма. Мне потребовалось всего лишь минута, чтобы принять решение. Меня больше интересовало, как защитить своих солдат и самого себя, а не завод. С этой целью я обошел территорию, прилегающую к заводу.
Особое внимание я обратил на местоположение школы. Школьное здание стояло в центре большого школьного двора, окруженного крепким деревянным забором высотой приблизительно два метра. По всему периметру забора на высоких столбах висели фонари. Я решил разместиться в школе.
Два дня все было спокойно, но ни я, ни многие из моих солдат не могли спать: нервы были на пределе. На третью ночь в школу вбежал часовой и доложил, что партизаны лезут через забор. Я тут же выбежал из школы и увидел силуэты перелезающих через забор людей. В доли секунды мои солдаты выбежали из школы и выстроились в две шеренги. Я решил стрелять залпами.
– Первая шеренга, огонь!
Никакого эффекта; партизаны продолжали перелезать через забор.
– Вторая шеренга, огонь!
Залп, еще залп. Никакого результата и никакого ответного огня. Мы словно стреляли в призраков. Кровь стыла в жилах. Делать было нечего. Следовало переходить в атаку. Я отдал приказ перейти в наступление. Пройдя не более шестидесяти метров, мы смущенно переглянулись. За перескакивающих через забор людей мы приняли тени, отбрасываемые качающимися на ветру фонарями. Позже я узнал, что был не единственным, кто принял тени от качающихся фонарей за двигающихся людей.
На следующее утро нас сменила пехота. Спустя пару дней на завод напали партизаны. Солдаты перешли на сторону партизан. Офицеров убили.
Осенью 1919 года продолжилось разложение армии Колчака, и 4 января 1920 года Колчак сложил с себя полномочия. Не приходилось сомневаться, что мы проиграли Гражданскую войну в Сибири. Сразу же встал вопрос: как уехать из России, пока еще это представлялось возможным Польский консул во Владивостоке, женатый на подруге нашей семьи, пришел на помощь и выдал нам польские паспорта. Согласно паспорту, я являлся офицером польской армии. 7 февраля, в тот день, когда был расстрелян адмирал Колчак, мы получили разрешение на выезд из России. Спустя несколько дней мы уже были в Японии.
Ознакомительная версия.
