Ежегодно внешняя контрразведка фиксировала сотни сигналов, свидетельствовавших об интересе западных разведок к тому или иному гражданину, готовящихся задержаниях, попытках проникнуть в советские учреждения, подслушивании и провокационной слежке. Любой мало-мальски серьезный сигнал грозил досрочным отзывом из-за границы попавшей в поле зрения противника жертвы. По крайней мере так все выглядело в теории. В действительности же, как и во всей советской жизни, существовала двойная шкала измерений патриотизма и стойкости людей. Только в должности начальника Управления я столкнулся с плохо скрываемым обманом и ханжеством, исходившими сверху. До этого Бояров брал на себя большую часть деликатных дел, что избавляло меня от вмешательства во многие неблаговидные истории.
Как-то от одного агента к нам попал документ ФБР, из которого следовало, что сотрудник вашингтонской резидентуры проявлял повышенный интерес к молодым американкам, а с некоторыми имел близкие отношения. Документ считался подлинным, ибо был передан наряду с другими, не вызывавшими сомнений. Указанный сотрудник в то время готовился в загранкомандировку, и было решено на всякий случай пригласить его на беседу. Несмотря на известный либеральный подход в ПГУ к интимным связям, особенно если планировалось их использование в оперативных целях, наш сердцеед неожиданно заупрямился и, вопреки фактам, попытался начисто их отмести. Такое поведение ставило под сомнение подлинность добытых материалов, а значит, и доверие к источнику. С другой стороны, сам сотрудник, нагло отрицая очевидное, терял доверие руководства.
Выслушав доклад группы безопасности, Бояров не только отказался визировать рапорт о поездке провинившегося за границу, но и письменно зафиксировал свое отрицательное отношение к ней. Давление со стороны первого заместителя начальника ПГУ не возымело действия. Бояров стоял на своем: если человек нечестен с руководством по частному вопросу, он может обмануть и по крупному счету. Никто тогда не осмелился возражать, но потом запрет с обманщика сняли.
Другой, но уже при моем участии близкий по жанру случай произошел в Канаде. Проверенный агент из местных спецслужб передал ворох информации, свидетельствующей о моральном разложении, поразившем часть советской колонии. Среди постоянных клиентов одной замужней дамы оказались сотрудники резидентуры, в том числе офицер безопасности. Вызванные в Москву резидент и офицер безопасности категорически отрицали участие в амурных похождениях, однако согласились отдать на заклание двух рядовых работников резидентуры. Тот же, кто вел агента, обрабатывал его материалы и объективно сообщал о происходящем, был отстранен руководством ПГУ от работы и затем направлен преподавателем в Институт. Никто не пожелал выносить сор из избы. К сожалению, и я не сумел его защитить.
Особенно трогательно относились в ПГУ к грешкам высокопоставленных лиц из партийно-советской номенклатуры. Посол СССР в одной африканской стране ухитрился перевести свою любовницу из Африки в Латинскую Америку, куда он получил неожиданно новое назначение. Резидент КГБ докладывал, что в коллективе на этой почве зреет скандал, тем более что посол не скрывает наличия у него второй жены. Крючков, находившийся с послом в дружеских отношениях, приказал замять дело.
Дочь секретаря ЦК КПСС Русакова, пожелавшая обзавестись новым мужем, через отца организовала откомандирование силами КГБ своего первого мужа из Токио.
Дочь посла в ГДР Абрасимова, принимавшая участие в оргиях в Варшаве, будучи задержана с контрабандой в Киевском аэропорту, устроила скандал и добилась возвращения в Польшу после того, как ее грозный отец телеграфировал Брежневу, что КГБ нарушает права человека.
Не менее снисходительно воспринимались случаи злоупотребления служебным положением и заимствования из государственного кармана, если дело шло о важных персонах. Тот же Абрасимов, будучи в ГДР, закупал на огромные суммы подарки для нужных людей в Москве. Однажды он дал указание своему помощнику закупить 150 мужских рубашек для отправки в столицу. Не брезговал Абрасимов и «дарами», доставлявшимися из конфискованных таможней вещей. В ходе расследования уголовного дела на германского коммерсанта Брауна были получены многочисленные показания на причастность Абрасимова к контрабанде, однако никто в КГБ не осмелился ввязываться в грязные делишки брежневского ставленника.
Во время моей поездки в Италию посол Рыжов пожаловался на невнимательное отношение КГБ к его сигналам о злоупотреблениях отдельных должностных лиц. По его словам, начальник Главного управления Минвнешторга Сушков, бывая в Италии, всякий раз вывозил домой целый вагон подарков. «На какие средства он все это приобретает? — возмущался посол. — Я несколько раз говорил об этом вашим коллегам. Никакого толку. Может быть, вы разберетесь?»
По возвращении в Москву я подготовил записку на имя Андропова по этому поводу, но никакой реакции не последовало. Вскоре Сушков стал заместителем министра. Его арестовали и осудили за взяточничество несколько лет спустя, уже после смерти Андропова.
Между прочим, из Италии, по свидетельству римской резидентуры КГБ, с ведома и при участии руководства посольства были вывезены в Советский Союз под предлогом реставрации художественные ценности, в частности картины старых итальянских мастеров, находившиеся в резиденции посла, на так называемой «Вилле Гарибальди». Их заменили искусно сделанными в СССР копиями. Утверждают, что подлинники осели в частных коллекциях любителей живописи из высшего эшелона советской элиты.
О случаях такого рода судачили в чекистских кулуарах, но никто не осмеливался дать им официальный ход. Да и как могли некоторые руководители КГБ с чистой совестью кивать на других, когда сами были охочи до чужого добра!
Зять Председателя КГБ Украины Виталия Федорчука, работавший корреспондентом ТАСС в Уганде, в пьяном виде разбил служебную машину и пытался отремонтировать ее за счет ТАСС, но получил отказ. Тогда Федорчук обратился к руководству ПГУ с просьбой оплатить ремонт из сметы КГБ. На имя Андропова была изготовлена докладная, в которой говорилось, что некий сотрудник ТАСС (подразумевалось, что это прикрытие работника ПГУ) попал в тяжелое положение в связи с аварией автомашины, чем могут воспользоваться вражеские спецслужбы. Во избежание провокаций предлагалось выплатить 1700 долларов за ремонт поврежденной автомашины. Андропов, не глядя, подписал рапорт, и зять Федорчука вздохнул свободно.
Мой старый друг Сергей Лосев, ставший к тому времени заместителем генерального директора ТАСС, удрученно вздыхал по этому поводу: «Мы хотели уволить бездельника и пьяницу. Ваша контора, оплатив его долг, оказала плохую услугу ТАСС». Не знал Сергей, что через два года, когда он станет главой всего ведомства, всемогущий КГБ уговорит его начать оформление зятя Федорчука в очередную загранкомандировку.
