пели провожавшие Николая Эрнестовича большевики, его друзья по подпольным кружкам, по подпольным массовкам. Грозно и сурово, как вызов врагу, и вместе с тем как великое пророчество, как непреодолимая уверенность в близкой победе звучали заключительные слова траурной песни:
Но знаем, как знал ты, родимый,
Что скоро из наших костей
Подымется мститель суровый
И будет он нас посильней!
Когда грандиозная процессия подошла к Ваганьковскому кладбищу, было уже больше восьми часов вечера.
Медленно несли красный гроб Баумана его друзья и товарищи и в полном молчании остановились у вырытой могилы. Она находилась довольно далеко от входа на кладбище, почти на самом его краю, вблизи подъездных путей железной дороги.
На кладбище вошли распорядители похорон и члены партии, ближайшие друзья и родственники Баумана. Громадное большинство провожающих не смогло войти на кладбище. Рабочие теснились у ограды, влезали на деревья, чтобы хоть издали взглянуть на погребение, послушать отрывки прощальных речей.
Наступила последняя минута…
После прощания жены и родных с покойным гроб медленно, под звуки похоронного марша, опустили в могилу. Целый холм живых цветов, венков, знамен вырос на месте могилы.
Первым у могилы говорил В. Л. Шанцер (Марат). Его речь звучала сильно, взволнованно.
— Мы опускаем в могилу гроб одного из передовых бойцов за права пролетариата. Всю жизнь он боролся за эти права и не переставал бороться тогда, когда бывал в тюрьме или ссылке. Как только ему удавалось вырваться на свободу, он опять был на своем посту!..
Оратор вкратце осветил важнейшие вехи славного жизненного пути погибшего большевика: работу Николая Эрнестовича в ленинской «Искре», его участие во II съезде партии…
Проникновенно звучали слова о твердом, непоколебимом большевике, ни разу не отступившем перед трудностями подпольной работы, крепостной одиночки, ссылки, высылки по этапу, тюрьмы…
Затем у могилы появилась жена Баумана. Она произнесла исключительно сильную речь, призывая рабочих Москвы продолжать борьбу за то дело, которому верно служил, за которое сражался всю свою жизнь Николай Эрнестович.
«Перед вами женщина, оплакивающая не только мужа, но и друга, товарища, в котором она всегда находила поддержку в борьбе. Я плакала здесь, как человек, потерявший одну сторону своей жизни — личную жизнь, — с необычайным подъемом говорила К. Медведева. — Враги хотели нам нанести ущерб этой смертью, совершенной наемным убийцей, но вышло наоборот. Несметная толпа пролетариата вышла на улицу, организовалась там, произвела грандиозную манифестацию… она расправила крылья и показала свои силы врагам!..»{«20 октября 1905 г. (речь жены Баумана на его могиле)». М., 1905, стр 3.} Это выступление жены погибшего большевика произвело на присутствующих незабываемое впечатление…
Среди густой тьмы яркими световыми пятнами выделялись то там, то здесь группы рабочих, — в руках их горели факелы, фонари, у многих — простые стеариновые свечи.
Поэт Максим Горемыка (М. Л. Леонов) с подъемом прочел свое стихотворение «Памяти борца (Н. Э. Баумана)»:
В дни движения народного
С нами нет тебя, свободного.
Мы над раннею могилою
Вдохновимся новой силою!..
Затем выступило еще несколько друзей и товарищей. Во всех речах звучала скорбь о трагически прервавшейся жизни пламенного большевика, звучали призывы к восстанию, к отмщению.
В последний раз низко-низко, до самой земли, склонились знамена, отзвучали аккорды траурного марша…
Участники процессии расходились так же организованно, как и шли сюда через весь огромный город. Ни полиции, ни черносотенцев вокруг кладбища не было видно.
И лишь поздним вечером черная сотня и царские слуги осмелели. Большая группа рабочих, интеллигентов, студентов возвращалась по Большой Никитской улице, направляясь в Замоскворечье мимо Долгоруковского переулка, манежа и университета. Было уже совсем темно, тускло мерцали фонари у огромного, длинного здания манежа. Участники демонстрации шли тихо, невольно вновь и вновь возвращаясь в своих думах к засыпанной венками и цветами могиле Николая Баумана…
Внезапно раздался выстрел, — явно с провокационной целью. Стреляли со стороны университета. И вдруг из манежа, словно дождавшись этого момента, выскочили затаившиеся там казаки и полицейские. Через минуту залп, а затем частые одиночные выстрелы прорезали тишину глубокого вечера. Вновь раздался залп, другой… Стреляли на близком расстоянии в толпу народа, теснившуюся у ворот университетского двора. Ворота оказались по чьему-то приказанию запертыми. Раздались отчаянные крики, стоны раненых, полилась кровь… Некоторые пытались перелезть через высокую металлическую решетку университетского двора, но падали убитыми или ранеными… Расстрел безоружных продолжался несколько минут.
Это новое злодейское преступление царского правительства вызвало огромную волну возмущения не только среди трудящихся Москвы, но и по всей России.
В пламенных листовках, выпущенных через несколько дней, Московский комитет большевиков призывал рабочих Москвы к отмщению, к дальнейшей борьбе с правительством, подсылающим из-за угла наемных убийц:
«Товарищи!
18 октября у Технического училища убит Николай Эрнестович Бауман, наш товарищ социал-демократ, талантливый и смелый партийный работник, только на-днях освобожденный из Таганской тюрьмы, где он просидел около полутора лет…
Мщение, товарищи!.. Вот как борется с нами наш царь, на душе которого уже миллионы убийств, вот как действуют его наемники, убивающие нас за деньги из-за угла!..
Готовьтесь к вооруженному восстанию, товарищи!..»{«Листовки московских большевиков 1905 г.» M. 1941 стр. 229–230.}
В другой листовке МК отмечал значение похорон Баумана и звал рабочих на дальнейшую борьбу: «Товарищи!
Московские рабочие и все население никогда не забудут день 20 октября. Мы хоронили одного из наших вождей, товарища Баумана, предательски убитого царским черносотенцем. Но печальная похоронная процессия превратилась в торжественное победное шествие организованного пролетариата, всеми признанного творца и вождя великой русской революции. С десятками красных знамен, с нашими грозными песнями шли мы через всю Москву, шли стройными рядами, смело и гордо, и сотни тысяч московского населения приветствовали нас».
Далее в листовке освещалась картина расстрела безоружных около университета, когда «толпа ночных убийц стреляла в темноте из засад». Листовка заканчивалась гневным призывом: «Теперь весь мир убедился, что мы были правы, требуя революционного устранения всей царской администрации, начиная с самого царя и кончая последним городовым. И мы добьемся этого, товарищи, добьемся вооруженной рукой!..»{«Большевистские прокламации и листовки по Москве и Московской губернии». М.—Л., 1926, стр. 345–346.}
