Ну, ну, прости и не сердись, дружище. Во-первых, должен тебе сказать, что мне и одному-то было чрезвычайно трудно проникнуть инкогнито в богоспасаемую обитель, а во-вторых, при всем моем желании я не ухитрился бы всунуть и тебя в печку.
— Как всунуть в печку? В какую печку? Зачем в печку? — удивленно переспросил я.
— Очень просто: в ту не особенно обширную печку, которая находится в монастырском коридоре, где я провел часть ночи и едва не был сожжен живьем.
У меня мурашки пробежали по коже.
— Да расскажи ты толком, Иван Дмитриевич, о приключениях твоих в сегодняшнюю ночь!
— Всего рассказывать — некогда, а часть, если хочешь, изволь.
— Прежде всего, как ты инкогнито проник в монастырь?
— Очень просто: в костюме трубочиста. Мне пришлось очень внимательно осмотреть несколько печей, прежде чем я попал в келью отца архимандрита. Чудак старик! От пережитых волнений он совершенно забыл мои инструкции вчера. Он чуть не вытолкал меня. «Не надо, не надо осматривать, печи все недавно осмотрены!» И только тогда, когда я ему выразительно мигнул, он вспомнил, догадался. Скажу тебе, что я был и в главном соборе под предлогом осмотра печи. Часть вечера я пробыл, спрятавшись, в помещении отца Валентина.
Почтенный старец все ахал и охал, глядя на мою оригинальную наружность. Затем, улучив минуту, я пробрался незаметно к коридорной печи и влез в нее. Честное слово, это было не особенно приятное помещение! Я весь скрючился и чуть не задохнулся в узком пространстве... Вдруг я слышу, что к печи подходят и начинают совать туда дрова. Ты можешь вообразить себе, докториус, мое положение? У меня волосы зашевелились на голове! Уже чиркнула спичка и жадно лизнула своим пламенем сухую растопку, как вдруг, к моей великой радости, я услышал голос настоятеля:
«Не надо топить сегодня, не надо, чадо! И так в кельях духота до изнеможения. Ишь на улице какая оттепель!..»
И проклятый истопник, чуть-чуть меня не изжаривший живьем, быстро загасил растопку.
— В этом мой промах... — тихо рассмеялся Путилин. — Я забыл предупредить почтенного архимандрита, где я буду находиться.
— Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, для чего тебе понадобилось лезть в печь.
— Для того, чтобы полюбоваться на привидение.
— И ты его видел?
— О да! Действительно, фигура в сером плаще проплыла по коридору.
— Ты смеешься надо мной? — недовольно вырвалось у меня.
— Ничуть...
— Как?! Ты видел привидение?
— Видел.
— И может быть, видел и огненное таинственное знамение, столь устрашившее монастырскую братию?
— И его, это знамение, видел.
— И на стене горела эта дьявольская кабалистика?
— Да еще как горела! Чудесно! Великолепно!
Путилин посмотрел на часы.
— Вот что: сегодня я тебя не надую и ровно в двенадцать часов ночи приеду к тебе.
— В мантии Антихриста или в костюме трубочиста?
— Ничего подобного. В собственном естественном виде. Тебе тоже не придется гримироваться или переодеваться. Оставайся таким, каков ты есть. Кстати, нас будет трое там, куда мы проникнем.
— С нами крестная сила! — шутливо ответил я. — Кто же будет третий? Уж не Сатана ли сам?
— Нет, ты не угадал... — расхохотался Путилин. — Не Сатана, а... отец настоятель, архимандрит Валентин.
Я, привыкший к чудесам моего друга, только пожал плечами.
Он погрузился в продолжительное раздумье.
— Скажи, доктор, ты уезжаешь сейчас? — задал он мне быстрый вопрос.
— Да. В одиннадцать часов утра я еду на практику.
Путилин оглядел меня.
— Ты, очевидно, пойдешь одеваться?
— Ну да. Я облачусь в сюртук и... Но скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, почему ты спрашиваешь меня об этом?
Мой друг усмехнулся.
— Позволь мне минут на пять удалиться в твою комнату, где ты одеваешься. До тех пор пока ты не услышишь звонка, туда не входи. Итак, ожидай сигнала.
С этими словами он встал и скрылся в соседней комнате.
— Ничего не понимаю... — пробормотал я, оставшись один.
Я стал проглядывать список моих больных, которых должен был навестить.
Прошло минут пять-шесть.
Резкий звонок раздался из моей спальни, находящейся рядом с кабинетом.
Я быстро направился туда.
Вошел и подивился немало.
В ней царила глубокая тьма.
— Иван Дмитриевич, ты здесь? — громко спросил я.
Молчание. Гробовое молчание было ответом.
— Помилуй Бог, Иван Дмитриевич, что это тебе пришла за странная фантазия играть в прятки? — продолжал я.
Только я собрался вычиркнуть огня, как в ту же секунду загремел голос:
— Смотри! Смотри! Направо, на стене!
В голосе звучал страх и ужас.
Я вздрогнул, быстро обернулся направо и почувствовал, что у меня на голове зашевелились волосы.
— Что это... что это? — прошептал я.
На стене ярко горел большой огненный крест.
Он переливался сине-трепетным сиянием, то уменьшая силу света, то разгораясь все сильнее и сильнее.
Под ним горели таинственные цифры: три шестерки, дающие апокалипсическое число 666, которое, как известно, названо «звериным».
Еще ниже сверкали слова:
«Воистину погибнешь через злато».
Мысль, что со мной происходит моментальная галлюцинация зрения, охватила меня и пронизала все мое существо.
— Иван Дмитриевич... — в ужасе прошептал я.
Миг — и видение исчезло.
Моя комната сразу осветилась светом яркого, солнечного дня. Передо мной, скрестив руки на груди, с насмешливой улыбкой на холодно-бесстрастном лице стоял Иван Дмитриевич.
— Что с тобой, доктор? Ты белее полотна.
— Я не понимаю... я теряю голову... что это такое?..
— Ты видел что-нибудь страшное?
— Ну, разумеется... сейчас, сию секунду... на стене — крест... огненные цифры, слова... — пробормотал я в сильном замешательстве.
— Почему же ты полагал, что я смеюсь над тобой, когда я несколько минут тому назад тебе рассказывал, что я видел таинственное огненное явление — знамение в монастыре? — в упор поглядел на меня Путилин.
— Не знаю... ровно ничего не знаю и не понимаю... — схватился я руками за голову.
— То-то и есть, доктор, что «на свете случается и то, что никогда не снилось нашим мудрецам»... Огненный крест и кабалистические слова-пророчества меня преследуют исправно, как ты мог сейчас убедиться воочию.
Ночь в соборе. Монастырская ризница
Было около часу ночи, когда мы подъехали к вратам Н-ской обители.
Монастырский страж при воротах, очевидно предупрежденный, пропустил нас безмолвно, лишь низко поклонившись. Огромный монастырь спал тихим, безмятежным сном. Спали его соборы, флигеля, службы, спало
