Молитва эта слишком характерна, чтобы мы могли пренебречь ею.
«Господи, Ты, который с самого начала сотворения мира создал женщину из ребра мужчины и установил великое таинство брака, Ты, оказавший женщине честь и вознесший ее на такую высоту, Ты, снизошедший к просьбе женщины и творивший чудеса во время свадьбы в Кане Галилейской, Ты, Своей волей даровавший мне исцеление от моей невоздержанности и слабости, не отвергай молитв Твоей служанки. Я униженно изливаю их у ног Твоих, о Божественный Владыка, чтобы Ты простил грехи мне и моему возлюбленному. Прости, о Господь Доброты… нет, что я говорю?! Прости, о Ты, кто есть сама Доброта, прости нам наши столь великие преступления, и пусть Твое бесконечное несказанное милосердие будет равно множественности наших грехов. Ты соединил нас, Господи, и Ты разлучил нас, когда на то была Твоя воля. Так заверши же сегодня милосердно и с состраданием то, что Ты милосердно и с состраданием начал. Соедини тех, кого Ты разлучил на один день в этом мире, соедини их в Себе навечно на Небесах, о Ты — наша надежда, Ты — наш удел, Ты — наше упование, Ты — наше утешение, да будешь Ты благословен во веки веков. Аминь».
Именно этой молитвой завершается этот взрыв любви, так как любовная переписка закончилась вторым ответным посланием Абеляра. Вообще-то это было вполне в духе времени… Разве самые известные, самые прославленные трубадуры не заканчивали свои дни в аббатствах? Бернар де Вентадорн — в аббатстве Далон, где в конце своей бурной жизни нашел себе убежище и покой Бертран де Борн; Пейр Овернский — в аббатстве Гранмон, Фульхерий Марсельский — в Тороне, откуда он отправился в Тулузу, чтобы занять кресло епископа; и здесь мы упомянули только самых известных…
Духу того времени соответствуют и обращения, которыми начинаются эти послания; по ним одним, даже если бы оказались утрачены тексты самих посланий, можно было бы судить об их содержании. В тот период существовало совершенно особое искусство речи. В качестве терминов выбирали тогда слова, выразительные сами по себе, а это требовало определенного постижения искусства слова, что проявлялось даже в повседневной жизни, например в форме прозвищ: так, одного короля Англии в народе называли Бо-Клерком (красивым клириком), другого — Кур-Мантелем (коротким плащом), а третьего — Плантагенетом (от латинского названия дрока — Planta genista — так как основатель династии Плантагенетов Готфрид Красивый любил украшать свой шлем веточкой дрока). Прозвище служило характеристикой того или иного человека в разговорной речи, подобно тому, как в письме личность бывала засвидетельствована печатью, а на турнире рыцаря характеризовали его доспехи, украшенные родовым гербом. Привычка давать прозвища, сегодня практически исчезнувшая, изжитая, до недавнего времени еще существовала во Франции в сельской местности; можно смело утверждать, что эта черта средневековой жизни все же сохранилась и в наши дни, потому что прежние прозвища превратились в наши фамилии.
Развитию искусства языка в том, что касается сочинений XII века, способствовали лаконичность и поэтичность распространенного тогда латинского языка (так называемой народной латыни), который очень сильно отличался от латыни классической. Вот откуда Элоиза черпает свои столь многозначительные, столь красноречивые, очень краткие выражения, которые даже Октав Греар, несмотря на всю свою искушенность и свой талант в искусстве перевода, сумел в точности передать только при помощи очень длинных и развернутых описаний.
Обращение в первом письме — своеобразный маленький шедевр, ибо каждое слово заключает в себе как бы эхо, отзвук одного из эпизодов очень печальной жизненной истории:
Domino suo, imo patri;
Conjugi suo, imo fratri;
ancilla sua, imo filia;
ipsius uxor, imo soror;
Abélardo Heloissa.
Господину, или, вернее, отцу;
супругу, или, вернее, брату;
его служанка, или, вернее, дочь,
его супруга, или, вернее, сестра;
Абеляру Элоиза.
Невозможно более точно определить и описать положение Абеляра и Элоизы по отношению друг к другу, как в плане духовном, так и в плане житейском.
Но обращение Абеляра не менее многозначительно:
Heloisse dilektissime sorori
sue in Christo, Abélardus frater
ejus in ipso.
Элоизе, дражайшей сестре
во Христе, Абеляр, ее брат
во Христе.
На страстный призыв Абеляр отвечал четко сформулированной «программой дальнейших действий»: речь шла не о том, чтобы пристально смотреть друг на друга, не отводя глаз, но чтобы смотреть обоим в одном направлении, ибо таково было предопределение относительно этой супружеской пары, которую они теперь составляли и должны были составлять впредь. Но так как Элоиза еще не могла смириться с таким предопределением, она начинает второе письмо так: «Unico suo post Christum unica sua in Christo» — «Своему единственному после Христа, его единственная во Христе». Чтобы понять истинное значение этой фразы, надо несколько расширить значение каждого термина, и тогда получится вот что: «Тому, кто является для нее всем после Иисуса Христа, та, кто целиком принадлежит ему во Христе», но вторую половину этой фразы можно трактовать и так: «Та, что есть все для него во Христе». По сути это означает одно: полное принятие Христа. Да, Элоиза и Абеляр верили в Бога, верили оба; они были представителями эпохи, в которой нормальное существование подчиняется требованиям веры в Христа.
Письма эти представляют для нас такой интерес именно потому, что они очень близки нам, потому что они в своей совокупности настолько человечны, что их авторы стали в нашем представлении образами типичных Возлюбленного и Возлюбленной, Любовника и Любовницы. Но вернемся к Элоизе… Элоиза хочет напомнить Абеляру, что она должна быть для него всем, точно так, как он — все для нее. На что Абеляр отвечает: «Sponse Christi servus ejusdem», что значит: «Супруге Христа — служитель Христа».
Такой ответ на притязание женщины делает для нас явственным и ощутимым всю драматичность конфликта, лежащего в основе существования супружеской пары, в основе существования двоих. Здесь мы можем вспомнить целый сонм образов и картин, широко известных в XII веке, которые служили иллюстрацией для развития темы числа «два», числа «гнусного», «гадкого» «мерзкого», то есть пользовавшегося дурной славой, числа, предполагавшего и требовавшего противостояния, борьбы, непокорности. Если мы возьмем Библию, а именно Книгу Бытия, то обнаружим, что уже на второй день сотворения мира возникает «раздвоение», разделение: «И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью». И во второй день творения Бог не сказал, что «это хорошо». Абеляр это подчеркивает (как, впрочем, это делают все современные комментаторы Первой книги Моисеевой) в своем «Гексамероне», представляющем собой комментарий к Книге Бытия и написанном по просьбе Элоизы: «Надобно отметить, что про тот день не сказано: „И увидел Бог, что это хорошо“, как сказано про другие дни». Вместе с разделением воды на два вида, на ту, что под твердью, и на ту, что над твердью, как бы появляются все будущие расколы, все раздоры, все противоречия и противопоставления… все «двойственности», все «дуэли», что будут иметь место в будущем. И внутри каждой супружеской пары, вообще каждой пары, будет вновь и вновь вспыхивать «первородный» конфликт, будет происходить извечная «дуэль», и конфликт этот на то короткое время, когда супруги (или мужчина и женщина, составляющие пару) оказываются «единым целым во плоти», а затем конфликт этот будет преодолен, когда появится ребенок, тот, кто притянет к себе взгляды этих двоих, прежде устремленные друг на друга; вот таким образом в супружеской паре устанавливается гармония. Для Элоизы и Абеляра гармония могла возникнуть и установиться (и Абеляр это понял сразу же) только тогда, когда их взгляды оторвутся от них самих и устремятся в другом направлении, то есть к Богу.
