Ознакомительная версия.
Со сборного пункта, где я уклонился от освидетельствования, заявив, что, каковы бы ни были его результаты, я все равно пойду на фронт, меня отправили в Ямбург, к месту стоянки 146-го пехотного Царицынского полка. Оттуда, уже в походном порядке, мы выступили в Питер. Находясь на правом фланге первой роты (с ростом уже не считались: в этом сказывалась серьезность момента), я держал равнение для четырех батальонов и чувствовал ответственность за каждый свой шаг.
В столице все казармы были переполнены. Нам отвели здание университета. Не прошло и суток, как уборные засорились. Ржавая жижа, расползаясь по коридорам, затопила все помещение.
Задрав выше щиколоток длинные юбки, меня тщетно разыскивали по зловонным аудиториям блоковская «Незнакомка» Лиля Ильяшенко и первая «собачья» красавица Инна Кошарновская, которым телеграмма моей невесты, застрявшей в Крыму, поручала проводить меня на войну: с разрешения начальства я перебрался к себе на квартиру и лишь по утрам приходил в роту.
Наше пребывание в Петербурге затягивалось, выцветая в гарнизонное «житие». Мы несли караулы во дворцах (наконец-то суконная гвардия, как презрительно называли 22-ю и 37-ю дивизии настоящие гвардейцы, дождалась своего часа!) и хоронили генералов. Это было крайне утомительно – ежедневно плестись пешком с Васильевского острова к Александро-Невской лавре и обратно, а главное, угрожало превратиться в профессию, так как российские Мальбруки со дня объявления войны стали помирать пачками.
Университет не в переносном, а в буквальном смысле сделался очагом заразы. Почему-то солдатам особенно нравилась парадная лестница: они сплошь усеяли ее своим калом. Один шутник, испражнявшийся каждый раз на другой ступеньке, хвастливо заявил мне:
– Завтра кончаю университет.
Это был своеобразный календарь, гениально им расчисленный, ибо в день, когда он добрался до нижней площадки, нам объявили, что вечером нас отправляют на фронт.
Уже смеркалось, когда нас погрузили в товарные вагоны. Меня не провожал никто. В последнюю минуту на перроне показались Инна и Лиля. Носильщик, едва не надорвавшись, подал мне наверх тяжелый ящик с шоколадом и фруктами. По сравнению с двухпудовой лампой этот дар обладал драгоценным свойством делимости: я оставил себе лишь несколько плиток «Гала-Петера», чудесный карманный фильтр, обеззараживавший любую воду, да три сорта бадмаевских порошков: на случай наружного ранения, внутреннего кровоизлияния и от голода.
Состав медленно тронулся, точно не решаясь врезаться в поджидавший его за перроном, разоблаченный в своей батальной живописности, закат...
Запад, Запад!.. Таким ли еще совсем недавно рисовалось мне наступление скифа? Куда им двигаться, атавистическим азийским пластам, дилювиальным ритмам, если цель оказалась маревом, если Запад расколот надвое?
Но, даже постигнув бессмысленность вчерашней цели и совсем по-иному соблазненный военной грозой, мчался вперед, на ходу перестраивая свою ярость, дикий гилейский воин, полутораглазый стрелец.
Великое искусство (фр.).
«Без лести предан» – аракчеевский девиз.
Парижский театр ужасов, своим названием обязанный персонажу французского театра кукол, именуемому Гиньолем.
Колыбельная песня (фр.).
«Города-спруты» (фр.) – один из поэтических циклов социальной трилогии Верхарна: «Поля в бреду» (1893), «Призрачные деревни» (1894), «Города-спруты» (1895).
Поэтический сборник Верхарна «Многоцветное сияние» (1906).
В полном смысле слова (фр.).
Два тома прелюдий и фуг «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха.
«Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской» – авангардистская поэма-коллапс Блеза Сандрара.
Один из старейших французских журналов, выходящий с 1672 года с перерывами до настоящего времени.
Город-государство (ист.).
Спальный вагон (англ.).
Чувствительность, восприимчивость (ит.).
Роман Блеза Сандрара «План иглы».
Генерал (фр.).
Дань уважения, знаки почитания, похвала (фр.).
«Макаронный» стиль или «лапша-стиль» (фр.). Здесь используется для характеристики стиля норвежского художника Эдварда Мунка (1863—1944).
Ознакомительная версия.
