Вадимушка дорогой, как все это чудесно! А то, что ты из эмигрантского поэта и писателя обратился (благодаря таланту и Божьему промыслу) в поэта и писателя русского, т. е. российского (а не совдеповского), это просто великолепно. Мечтал ли ты когда-нибудь об этом?
Хотелось бы знать, как ты и Олечка и твои дети и внуки (-чки)[425] поживают, что делают все они? Почему никто из них не навещает нас, когда бывает в Париже?
О нас писать много не буду. Адинька и ее чудная семья здоровы и довольны своей (тяжелой, на мой взгляд) жизнью. Адинька много (и хорошо) пишет и готовится к выставке в Тель-Авиве.
Но в Париже у нас печальная новость: Витя Маршак скончался (саркома челюсти)[426]. Болел год, но продолжал работать, а потом в 3 недели буквально сгорел. Мы все этим потрясены. Хороший был человек, и трудно с этой кончиной примириться. Да, сейчас у нас больше уходящих, чем прибывающих…
Пиши мне, родной.
Крепко и нежно тебя и всех твоих дорогих обнимаю и целую за себя и за Флорочку.
Твой Сема.
<На полях> Вадимушка, а я уже 5-го сент<ября> твердой ногой переступил 3/4 века[427]! Ну-ну… Куда все ушло? И что дало?
Paris, 1е 26/III <19>67
Дорогие мои Вадимушка и Олечка,
Только что узнал от Тат<ьяны> Алекс<еевны> о болезни Володи и очень волнуюсь, не зная, что с ним? Пожалуйста, сообщите мне, если что-нибудь знаете. Я знаю, что Ада уже вышла из клиники и лучше себя чувствует, а вот теперь эта беда с Володей, и он сам лег в клинику, где сделали ему радиографию… Хочу надеяться, что ничего серьезного не нашли…
Мои дорогие, как хорошо было с Вами и как грустно без Вас… Сколько мы успели переговорить с тобой, Вадимушка, о стихах и какая пустота сейчас… Словно я в безвоздушном пространстве, и как трудно писать стихи «без ответа»…Я знаю, что и ты, Вадимушка, так чувствуешь, но у тебя есть огромная радость контакта с русскими поэтами, и это так много. Думаете ли Вы поехать в Россию летом и когда?
А мы уже собираемся поехать через 3 недели в Израиль на 15 дней, и нам уже очень не терпится. Мы надеемся, что моя внучка Сильвочка (ей минуло 17 лет!) проведет лето с нами в Швейцарии — ей необходимо хорошо отдохнуть в горах. И какая радость будет показать ей Париж!
А сам я сейчас перегружен работой, ибо надо заранее наверстать потерянное время со студентами и с заводом.
Будьте здоровы, дорогие мои, милые и родные.
Крепко В<ас> обоих целую.
Ваш верный Сема.
Флорочка целует Вас сердечно.
<На полях> Целую дорогого Саша <sic> и его чудную семью.
Paris, le 16/Х <19>68
Дорогой мой Вадимушка,
Как я был-рад, получив от тебя письмо! Я думал, что Вы еще в России и потому не писал тебе о смерти Абрама. О том, какое это горе для нас — ты сам знаешь. От него исходил какая-то особенная теплота, и я в нем чувствовал не только брата, но и отца. А в Ложе он был больше, чем Д<осточтимый> М<астер> — он был скорее настоятелем или игуменом нашего братского монастыря[428]. Мне сейчас трудно выразить то, что я чувствую, но я хочу это сделать ко дню нашего траурного собрания (25/Х)… Стараюсь видеть его только таким, каким он был 6–7 лет тому назад. А последние встречи с ним были тяжелы… К «счастью» умер он, не страдая. Все мы сироты… А Мих<аил> Матв<еевич> скончался уже год тому назад, и я тебе об этом писал, но письмо, вероятно, пропало.
Дорогой мой Вадимушка, я понимаю и разделяю чувства, которые у Вас были «там». Никакого просвета нет, «властители» все так же тупы и бессердечны. Одна надежда на молодежь, но и ей трудно вырваться из свинцового кулака…
Как ты и Олечка дорогая себя чувствуете?
Пиши нам чаще, не забывай.
Флорочка и я крепко Вас обоих обнимаем и целуем.
В<аш> С<ема>.
<На полях> Несколько слов о детях. Адинька устроила в Тель-Авиве выставку с большим успехом. Имочка — парашютист и «commando». Сильвочка сдала с успехом bachot[429] и теперь солдатка в армии. Зоренька учится и «пользуется жизнью». А Нэтик (7 лет) предмет всеобщего обожания[430]. Давид, к<а>к всегда, много работает. Настроение у всех бодрое.
Yom Kip pour (Судный день)[431]
Земля дремала в тишине,
В прохладе полнолунной ночи,
Но душно, душно было мне,
Как будто был я опорочен,
Как будто все грехи людей,
Тысячелетняя их драма
Легли на совести моей,
Как камни рухнувшего храма…
— О, Господи, ну что я мог,
Что я могу — слепой и слабый,
Мне ли найти средь всех дорог
Единый путь, прямой и правый?
Мне шестикрылый серафим
На перепутьи не явился —
Земным отчаяньем гоним
Я ждал, я жаждал, я молился…
— О, если бы для всех племен
Полуживых на дне глубоком
Тобою был я одарен
Глаголить пламенным пророком!
Чтоб разбудить, чтобы воззвать,
Чтобы зажечь священным слогом…
— Увы! Но эту благодать
Я заслужить не мог пред Богом…
Иное счастье мне дано —
Быть горечи земной поэтом.
Но счастье ль это? Все равно!
— Мои слова всегда об этом,
Ведь люди безнадежно спят
И покаянье их не гложет
И даже Тот, Кто трижды свят,
Спасти от смерти их не может…
— Луна спокойно с высоты
Над миром дремлющим сияла
И жалкие мои мечты
Холодным светом обливала.
2/X <19>68
23/VIII <19>69[432]
Вадимушка дорогой,
Где Вы, что Вы, как Вы?
Писал В<ам> из Израиля, когда мы там были на Пасху.
Сейчас мы проводим каникулы у моря в Нормандии и наслаждаемся всеми прелестями моря, а 1-го сент<ября> едем в Париж. Не забывай нас, Вадимушка, жду от тебя письма, а пока крепко и нежно за себя и за Флорочку тебя и Олечку целую.
В<аш> Сема.
12/X <19>70[433]
Вадимушка дорогой,
Где Вы,
Что Вы,
Как Вы?
20/X вернемся домой.
Целуем крепко Вас обоих.
В<аши> Сема и Фло<ра>
Paris, 1е 6/ХII <19>70
Дорогие мои,
Получил Ваше письмо и спешу ответить и успокоить Вас. Мой внук Имочка был действительно тяжело ранен в схватке с федаинами[434] в Иордании. Он получил 4 пули, одна из которых на 1 см от аорты… Пролежал на поле битвы 4 часа, обливаясь кровью, пока его не поднял helicoptere. Адинька от нас это скрывала, писала, что он в госпитале, где лечат его колено, поврежденное во время спуска на парашюте… Теперь он совсем здоров, только один мускул на руке лечат mecano-therapie. И даже… собирается жениться на прелестной девушке!.. Так что, быть может, я скоро стану… прадедом!.. Вот как идет жизнь, и я как-то «незаметно» стану через год 80-летним юношей… Мы были в Израиле в Октябре — жизнь у них, слава Богу, спокойная. Сильвочка (20 лет) студентка в Иерусалимском Университете, Зоренька (17 лет) готовится к bac’y[435] и увлекается уроками балета (все ее тельце создано для танца), а Нетик (9 лет) неописуемая прелесть и будущий талантливый инженер… Сама же Адинька «помолодела» и стала студенткой Хайфского Унив<ерситета> (История Искусства и изучение Библии). Ну а Давид, такой же чудный и все силы отдает семье и кибуцу.
