Должен, однако, заметить, что в дальнейшем этот цензор проявил хорошие человеческие качества: он, в конце концов, разрешил статью, а со мною при следующей встрече разговаривал в прежнем дружеском тоне, будто ничего не случилось.
Это вообще характерно для нынешнего времени: цензоры, подавляющие свободу по долгу службы, разговаривают не только мирно и спокойно, но даже дружественно и порой либерально. С ними вполне можно пошутить, обменяться рискованными анекдотами, поиграть в шахматы (один из цензоров долгое время был моим любимым шахматным партнером). Большинство теперешних цензоров, даже высокопоставленных, сравнительно молоды— я не знаю в Главлите никого старше пятидесяти лет. Но, как говорится, дружба дружбой, а служба службой: на компромиссы они не идут. Это легко объяснимо – ведь структура Главлита иерархична, и над каждым цензором есть «последующий контроль», проверяющий то, что разрешает данный цензор. Так что люди в цензуре имеют весьма малые права, но большую ответственность.
Мои молодые коллеги часто жаловались мне на «драконов» из цензуры. Им казалось, что наш цензор «плохой», что он «перестраховщик», с ним, дескать, невозможно ни о чем договориться и так далее. Я старался убедить их, что это не так, что споры с цензором ни к чему привести не могут: независимо от личных качеств он просто не имеет права разрешить хоть на словечко больше, чем дозволено свыше в данный момент. Сам я никогда не раздражал цензоров спорами; если мне казалось, что запрет необоснован, я дружески предлагал: «Давайте попробуем обратиться к вашему начальству. Мы напишем письмо на имя Романова, пусть там наверху почитают». Такой путь легален, цензору это повредить не может, напротив, докажет начальству его «бдительность», и потому мои цензоры всегда охотно соглашались. Иное дело, что такие жалобы практически не помогают – начальство всегда стремится поддержать решение цензора. А жаловаться «через голову» Романова, прямо в отдел пропаганды ЦК, решаются очень немногие редакторы, да и в таких случаях успех очень сомнителен.
Теперь главный вопрос: на чем же основывает цензор свое мнение? Как достигается почти полное единство цензурных решений на всех 22 миллионах квадратных километров земли Российской?
Это толстая книга в зеленом коленкоровом переплете. Сверху золотом оттиснуто: «Секретно. Экземпляр №...». Сам номер поставлен несмываемой краской. Пониже, опять золотом, заголовок: «Перечень сведений, не подлежащих опубликованию в открытой печати».
Перечень издается Главлитом СССР каждый год, а в течение года много раз пополняется. Время от времени в редакции центральных газет и журналов доставляются секретной почтой тоненькие брошюрки без обложек – циркуляры Главлита. Каждый начинается словами: «В дополнение в разделу такому-то Перечня сведений, не подлежащих опубликованию в открытой печати, запрещается упоминать нижеследующее». Мне не приходилось видеть, чтобы какой-нибудь запрет был снят циркуляром, хотя на практике цензоры иной раз вдруг начинают разрешать ту или иную информацию, прежде недозволенную. Видимо, снятие запретов Главлит не находит нужным доводить до сведения редакций.
Что же под обложкой этой многостраничной книги, которую цензоры в разговорах между собою зовут не иначе, как талмудом («Володя, передай мне, пожалуйста, талмуд»)?
Во-первых, там список военных и государственных тайн – вроде номеров и дислокации воинских частей, марок оружия, чертежей действующей военной техники и так далее. Это, в общем, запрещается публиковать в любой стране, хотя масштабы запрещения в СССР самые широкие. Затем идут разделы: промышленность, транспорт, сельское хозяйство, строительство, административный аппарат, финансы, даже религия.
В разделе «промышленность», например, сперва идут общие сведения (нельзя публиковать численность рабочих ни на каком предприятии, нельзя давать абсолютных цифр выпуска продукции, себестоимости изделий и многого другого). Потом приведен список заводов, которые нельзя упоминать, и другой список заводов – тех, что можно только упоминать, без малейшей дополнительной информации. Каждый список занимает много страниц.
Есть и всякие особые запрещения (те самые «прямые указания», на которые ссылалась моя женщина-цензор, вычеркивая диаметр земного шара). Почему-то нельзя, например, писать о биологической очистке воды, о бездоменном процессе выработки стали; вполне понятно почему запрещено указывать уровень радиации где-либо на территории СССР.
В таком же духе составлены и другие главы «талмуда». Вот только некоторые запреты, на мой взгляд, любопытные или неожиданные:
— нельзя давать сведений о пожарах, ураганах, лавинах, землетрясениях и других стихийных бедствиях на территории СССР (в каждом случае надо получать особое разрешение на публикацию в ЦК);
— запрещается писать об авиационных, морских и подземных катастрофах, о крушениях поездов (о таких же событиях за границей – можно);
— нельзя приводить цифры заработной платы номенклатурных работников;
— нельзя сообщать уровень урожайности сельскохозяйственных культур на какой-либо конкретной территории (области, крае);
— нельзя без специального разрешения председателя КГБ давать фамилии каких-либо сотрудников органов госбезопасности;
— запрещается публиковать фамилии сотрудников Комитета по культурным связям с зарубежными странами – можно упоминать только председателя Комитета;
— запрещается сопоставлять бюджет советских граждан с ценами на товары;
— нельзя упоминать о повышении цен – только о снижении;
— запрещается публиковать снимки советских городов, сделанные с самолета, нельзя давать точные географические координаты городов;
— нельзя публиковать какие-либо средние статистические цифры по СССР, если они не взяты из сборников Центрального Статистического Управления;
— запрещается писать о повышении жизненного уровня рабочих или крестьян в зарубежных странах (кроме стран Восточной Европы, Северной Кореи, Северного Вьетнама и некоторых развивающихся стран по особому списку);
— нельзя объявлять о закрытии или открытии церквей, писать об абсолютной численности прихожан либо сравнивать численность верующих с предыдущими периодами;
— нельзя писать о недостатке продовольствия – только о перебоях в доставке отдельных его видов.
Получив рукопись или гранки для чтения, цензор сверяет текст с «талмудом» и ставит против определенных строк вопросы. Это еще не запрещение – это лишь требование к редакции предъявить источник информации. Лишь изредка строки просто вычеркиваются – когда нарушены «прямые указания».
