Здесь, на границе Восточной Пруссии, тоже разворачивалось грандиозное сражение.
Оборонительная тактика противника определила и поведение его авиации. С первых вылетов мы почти не встречали немецких истребителей - они избегали стычек, признав наше превосходство в воздухе. В то же время гитлеровские пилоты искали случая напасть на "петляковых" или "ильюшиных", чтобы не допустить бомбардировки своих войск.
Мы летали много, почти в любую погоду. Боевая работа была такой же интенсивной и напряженной, как в Сталинграде и в Крыму. Мы перехватывали "мессершмитты", охраняя наши ударные силы, и одновременно отражали массированные налеты бомбардировочной авиации противника. Алелюхин, Амет-Хан, Головачев, Твеленев, Плотников успешно вводили в бой молодых.
В районе Гольдапа Твеленев встретил свыше 40 "юнкерсов". До расположения советских войск оставалось несколько километров, истребители решительно ринулись на бомбардировщиков. Два "юнкерса" сразу были сбиты. Некоторые из них сбросили смертоносный груз куда попало и спаслись бегством. Но одна группа упорно пробивалась вперед. Истребители, выйдя из атаки, дружно навалились и на нее. Еще два "юнкерса" рухнули на землю...
И подобные схватки происходили ежедневно - авиация надежно прикрывала свои войска, которые прорвали оборону гитлеровцев и упорно продвигались на запад, в направлении Кенигсберга, с каждым днем все плотнее прижимая фашистов к морю. В эти дни я участвовал во многих боевых вылетах, но уйму времени забирали и новые, "земные" обязанности. Ведь теперь я отвечал не только за себя, за звено, за эскадрилью, как было раньше, а за весь полк!
А между тем подошло время очередного перебазирования.
Оставив Алелюхина и Фунтова в полку, мы с Погорелым на испытанной эмке отправились в неизведанный путь. Надо было подыскать подходящее для нового аэродрома место на очищенной от врага территории. Дело в том, что фашистская авиация действовала с ближних аэродромов, а мы - с дальних, что усложнило боевую работу. Я должен был сегодня же доложить командарму, куда мы решили перебазироваться.
Ни Погорелый, ни я не знали дороги. Пробивались по месиву из грязи и снега, лавируя между воронками, железобетонными глыбами, разбитой военной техникой. Мрачная, притихшая земля казалась пустынной. Ни к кому не обратишься с вопросом, нигде не погреешься, не перекусишь. Машины - сзади, машины впереди, и все держат путь, как и мы, на запад.
С помощью карты я сориентировался на местности, определил, сколько проехали, приказал остановиться. Судя по звуку взрывов и выстрелов, нам следовало уже сворачивать в сторону. Свернули. Несколько километров ехали проселком. Вдали открылась заснеженная равнина, за ней - темнеющий лес. Черные воронки свидетельствовали о недавнем бое. Остановились среди поля. Место, подходящее для аэродрома. Но как проверить состояние всей интересующей меня площадки? Грузовая машина из БЛО, ехавшая за нами, где-то отстала и неизвестно когда прибудет.
- Давай, Вася, пройдем вон к тому пригорочку, - предлагаю я.
Погорелый, прищурившись, смотрит мне в глаза:
- А не лучше ли обождать саперов?
- Нет, ждать не можем. Вперед, Вася!
Место оказалось хорошим, поле - лучше не найдешь. А тут как раз подъехал и наш грузовик. Я распорядился, чтобы инженер БАО готовил летную полосу. А мы с Погорелым направились к стоявшим в стороне одиноким домикам.
Уныло выглядит жилище без людей. Мы заглянули в несколько домов - нигде ни души, все брошено. Нам было известно, что геббельсовская пропаганда запугивала население "жестокостью" большевиков. И теперь увидели, как подействовала эта пропаганда.
Решили заглянуть в большой сарай: судя по его размерам, туда можно было бы ставить машины. Я открыл дверь и отпрянул: в сарае было полно народу.
Люди молчали. Мы с Василием подошли ближе. Я не знаю немецкого и попытался объяснить жестами, что мы никого не тронем. Меня поняли. Кое-кто даже улыбнулся в ответ. Я указал на дома, предложил туда возвратиться.
В феврале бои отличались особой жестокостью. Окруженные, прижатые к морю, блокированные с воздуха, фашистские войска оказались в том же положении, как в свое время армия Паулюса в Сталинграде. На помощь им прибыла новая авиагруппа отборных асов, чьи самолеты были украшены драконами и червонными тузами. Над Кенигсбергом шли многоярусные тяжелые бои нашей авиации с авиацией неприятеля.
Вскоре мы перебрались еще ближе к фронту, на бывшую базу люфтваффе. Здесь же приземлился и полк "Нормандия-Неман". Французские летчики расположили свои "яки" по одну сторону полосы, мы свои "лавочкины" - по другую. Жилые помещения также распределили поровну.
В просторных ангарах с открывающимися и закрывающимися с помощью электромоторов воротами стояли в полном порядке немецкие самолеты различных марок. Среди них - и самолет для туристов "Мессершмитт-108", вокруг которого сразу собралась толпа авиаторов. Привел своих летчиков и Луи Дельфино.
- На таком "мессере" я согласен хоть сегодня вернуться в Париж! воскликнул он.
- Если бы фашистские зенитки не угощали нас горячим свинцом, - дополнил кто-то из его друзей.
Подогреваемая снизу бетонированная полоса была всегда чистой и сухой, поэтому оба наших полка могли взлетать в любую погоду. На Кенигсберг ходили в те дни и "петляковы", и "ильюшины", и даже транспортные Ли-2. Все они засыпали бомбами защищенные бетоном и железом вражеские артиллерийские батареи. Этим же курсом летали и наши полки. Навстречу нам с последних аэродромов, расположенных в районе окружения, то и дело поднимались "мессершмитты" и "фокке-вульфы". Взлетая в сторону моря, они набирали высоту, а затем из-за облаков или со стороны солнца нападали на наших бомбардировщиков. Мы старались перехватить вражеские машины еще над морем, но иногда они прорывались сквозь заслоны. Однако в любом случае бои проходили быстротечно. Фашистские истребители, завидев нас, убирались, давая возможность вести огонь своим зенитчикам. Кстати сказать, ни до ни после я не встречал такой плотности зенитного огня, как над Кенигсбергом.
...Только что за горизонтом скрылась эскадрилья "лавочкиных" - ее повел гвардии старший лейтенант Николай Киреев, воспитанник Амет-Хана и его заместитель. Поддерживая связь с Киреевым, мы с аэродрома следили за командами ведущего и обстановкой в воздухе. Киреев сообщил товарищам, что видит истребителей противника, дал команду подтянуться, приготовиться к бою и попросил прикрыть его. Потом вдруг стали слышны голоса других летчиков, а Киреев почему-то умолк.
Тем временем с аэродрома взлетели шесть "яков" наших соседей. Они тоже взяли курс на Кенигсберг. У летчиков полка "Нормандия-Неман" свой, отдельный район патрулирования, но, если Кирееву придется тяжело, они тут же нарушат "границу" и вступят в бой с вражескими истребителями.
