— Но разве не было приговора ЦК об убийстве и Рачковского, и Гапона? Наконец, разве Иван Николаевич не говорил мне, что, если с Рачковским не выйдет, казнить Гапона? — спросил Рутенберг и услышал невероятное:
— Ничего даже похожего я вам не говорил, — заявил Азеф, глядя ему в глаза. — Не было решения ЦК и о двойной акции.
— Но тогда разрешите мне написать всё, как было, в моём личном, так сказать, представлении, — попросил Рутенберг, ошеломлённый вероломством Азефа.
— Пишите, что хотите, — бросил тот, — но ни слова о партии, о боевой организации, а значит, и обо мне.
— Да, именно так, — рассерженно произнёс Натансон.
Савинков молчал…
Рутенберг придумал такой ход: написал заявление от имени суда рабочих, приговорившего Гапона к смерти, и засвидетельствовал его своей подписью, как одного из участников суда. Отнёс заявление Азефу.
Тот сел к столу и, стиснув лоб пальцами, начал читать. Читал долго, несколько раз отрывался, смотрел вверх, что-то обдумывая, и снова возвращался к тексту. Рутенберг стоял перед столом и от волнения начал чувствовать в ногах дурную слабость.
Но вот Азеф закончил чтение и протянул ему заявление:
— Этот документ, Пётр Моисеевич, — заговорил он глухим голосом, — порождает совершенно новую ситуацию, причём мне непонятно, какую роль в этой ситуации вы предлагаете мне, тем более никакой моей роли в этом не может быть. Это пишут рабочие, ваши соучастники в казни Гапона. Вы то, что они пишут, подтверждаете своей подписью, а что должен делать я? — он поднял на Рутенберга маслянистые чёрные глаза. — И этот документ только подтверждает, что акция была вашим личным делом.
— Но рабочие свидетельствуют: я им сказал, что партия, членами которой они являются, об этой акции знает.
Азеф откинул своё грузное тело на спинку кресла:
— И это ваше попросту неправдоподобное заявление рабочим тоже целиком на вашей совести. Я здесь ни при чём, а партия и подавно.
В душе Рутенберга вспыхнула такая ярость против Азефа, что он не мог ему ответить. Тот, очевидно, понял это по его глазам и сказал:
— Кроме всего, как вы намереваетесь переправить этот документ в Петербург? Почтой высылать нельзя — это вы, надеюсь, понимаете, даже не очень глубоко владея законами конспирации. Пока вы будете ждать надёжной оказии, пройдёт время, а в иностранных газетах, да и в русских тоже, появились сообщения о таинственном ис-чезновении Гапона. Его адвокат Марголин звонил из Берлина Чернову, спрашивал, как понимать эти сообщения, и заявил, что он собирается возбудить официальное расследование. Могу сообщить вам мнение Чернова, это и моё мнение тоже: вам надо поскорее уехать за границу, во Францию или Германию, и там терпеливо переждать развитие событий. Все привезённые вами вещи Гапона мы отсылаем адвокату Марголину в Берлин, можем послать ему и это ваше заявление, а вы уж там вместе с ним решайте, как вам поступить, но не вздумайте нарушить партийную дисциплину и впутать в это дело партию или кого-то из её руководства. Больше я ничего сказать не могу…
В чём тут всё-таки было дело? Почему руководство партии эсеров заняло такую странную позицию по отношению к Рутенбергу?
Чтобы разобраться в этом, необходимо разделить это время на два периода: первый — до разоблачения Азефа как давнего платного агента охранки, а значит, выполнявшего её волю; и второй — после его разоблачения.
Рачковский всё учитывает, и прежде всего то, что Рутенберг в партии на хорошем счету, партия может за него заступиться, используя для этого имеющиеся у неё возможности публикации своих материалов в европейской печати. Следовательно, Рутенберг должен быть скомпрометирован настолько сильно, чтобы любое его свидетельство подвергалось сомнению и чтобы у партии возникло желание вообще от него отречься. К выполнению этой задачи Рачковский конечно же подключает Азефа, своего агента, члена ЦК эсеровской партии и руководителя боевой организации. И мы уже видели, как Азеф это делает. Ему тем легче со всем этим справиться, что в тот момент он самый влиятельный человек в руководстве партии и отлично знает, что сейчас в ЦК нет ни одной сильной личности, которая могла бы ему противостоять. Лидера Чернова он уже давно про себя прозвал балалайкой без главной струны. Савинков — импульсивный романтик. Гершуни — дышит на ладан. Натансон — главный поддакиватель. Год — далече. Словом, никто не мешает Азефу загнать Рутенберга в глухой угол, ему даже помогают, как мы уже сейчас увидели…
Появление статей Манасевича «Маски» ещё больше усложнило положение Рутенберга. Он публично назван агентом охранки — а как это опровергнешь? Это могла бы сделать партия, и он просит об этом ЦК. В печати появляется ответ ЦК на статьи «Маски». В нём отвергаются как подлые измышления охранки все дискредитирующие партию факты. А по поводу Рутенберга в ответе содержатся только опровержение того, что он член боевой организации, и заявление, что партия никаких сношений с Гапоном не имела и о его смерти ей ничего не известно. Об обвинении же Рутенберга в сношениях с охранкой — ни слова.
Его положение становилось поистине трагическим. Из Петербурга приходили известия, что там распространяется версия, будто народный защитник Гапон убит правительственным агентом Рутенбергом. Нетрудно догадаться, что о создании и этой версии позаботился Рачковский. Не случайно она попала на страницы газеты в статье, подписанной тем же Манасевичем-Маиуйловым.
Рутенберг решил потребовать над собой партийного суда. Поскольку большинство членов ЦК жили в Европе, он решил выполнить полученную раньше рекомендацию Центрального комитета уехать за границу, в Германию. Оттуда он направил Чернову требование о суде и вскоре получил телеграмму от Азефа, назначавшего ему свидание в Гейдельберге.
Это их свидание состоялось вечером 18 июля на набережной. Азеф пригласил Рутенберга присесть на скамейку. Изо всех сил сдерживая злость, Рутенберг спросил:
— Почему ЦК до сих пор ничего не сообщил о моём деле?
— Пётр Моисеевич, неужели вы не понимаете, что Центральный комитет по горло занят массой важнейших дел?! Но могу вам сказать, что такое заявление будет сделано. В своё время. Впрочем, что вы рассчитываете прочитать в этом заявлении?
— Прежде всего то, что в этой истории моя честь вне всяких подозрений.
— Опомнитесь, Пётр Моисеевич! Не хватало ещё сделать заявления о незапятнанности чести Чернова, моей, Савинкова, включая и нашего святого Гершуни. Неужели вы не понимаете, что подобные заявления просто постыдны, позорны для нашей партии?! Давать справки о честности людям, которые несколько раз с открытыми глазами шли на смерть! Ужас!!
