С самого начала дрейфа Сомов вместе с механиком Комаровым решили создать вблизи лагеря взлетно-посадочную полосу путем искусственного регулирования таяния поверхности льдины.
До середины июня погода стояла сухая, круглые сутки светло. Лучи незаходящего солнца делали свое дело. Хотя значительная часть солнечной радиации и отражается от белой поверхности, некоторая доля ее все же поглощается снегом и льдом. С юга стал поступать теплый, прогретый воздух. И вот началось бурное таяние. Сначала образовались снежницы, которые превращались в озера, между озерами потекли ручьи. Льдину буквально затопило. Приходилось бурить скважины и талую воду спускать под лед.
На выбранном участке Сомов с Комаровым расстилали на буграх черные полотнища, которые интенсивно поглощали солнечное тепло и ускоряли таяние льда. Понижения между буграми после спуска талой воды под лед они засыпали снегом и обломками льда, задерживая тем самым таяние. Эта работа требовала большого физического напряжения, и в ней участвовали все члены станции в промежутках между наблюдениями. В результате к осени на взлетно-посадочной полосе поверхность льда была выровнена, остальная же часть льдины стала холмистой. Летом досаждали частые дожди, мокрый снег и туманы, температура над тающим льдом держалась около нуля.
Летом полярники несколько раз видели птиц: сюда, за сотни километров от берега и кромки льдов, прилетали пуночки, чайки и даже утки. В разводьях часто появлялись нерпы. Навешали лагерь белые медведи..
В истории станции было немало критических моментов. Однажды случился пожар.
— В один из редких солнечных дней мы работали на взлетной полосе, — рассказывал потом Сомов. — В лагере остался дежурный. Вдруг кто-то закричал: «Пожар!» Мы увидели, что палатка радистов объята пламенем. Дежурный пытался тушить огонь водой, черпая ее ведром из снежницы. Но безуспешно. В палатке взорвался бачок с бензином. От жары взорвались винтовочные патроны. Когда мы прибежали, палатка и радиостанция сгорели. В первые минуты нам казалось, что теперь все кончено. Связи с внешним миром у нас нет. Искать без радиопеленга нашу станцию с самолета все равно что песчинку в пустыне. Никто не узнает, что с нами случилось. Но опытный радист Курко, механик Комаров и аэролог Канаки из запасных деталей и остатков прежней рации за несколько дней собрали новую. Связь была восстановлена.
Работа станции «СП-2» планировалась на полгода — до осени 1950 года. Но, учитывая важность дальнейших наблюдений, было решено продлить дрейф еще на полгода — до весны 1951 года. Когда запросили участников, кто желает остаться в дрейфе на зиму, то остаться пожелали все. Однако, чтобы станция могла нормально функционировать дальше, на льдину нужне было завезти еще около двадцати тонн продовольствие и дополнительного оборудования. В то время еще не было опыта полетов и тем более посадок на дрейфующие льды в зимнее время. Полярные летчики взялись выполнить эту операцию. Руководителем полетов был назначен Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. То, что на льдине была создана взлетно-посадочная полоса, сыграло не последнюю роль при решении вопроса о продлении дрейфа. Полоса эта, выровненная летом путем искусственного регулирования таяния, осенью, когда наступили морозы, по предложению Сомова, была залита водой. Сомов и Комаров соорудили для этот цели оригинальный насос.
Автор этих очерков, в то время заместитель директора Арктического института, вылетел на «СП-2», чтобы на месте обсудить с Сомовым и сотрудниками станции зимнюю программу научных наблюдений.
Как только было получено сообщение с «СП-2» о том, что залитая водой взлетно-посадочная полоса замерзла, с мыса Шмидта 25 октября вылетели два самолета под командованием Б. С. Осипова и М. А. Титлова. На самолете Осипова летели Водопьянов, я и В. Г. Волович. Волович направлялся на дрейфующую льдину в качестве врача и повара. Фюзеляж самолета был заполнен бочками с бензином и разным снаряжением для станции. С дрейфующей станции радист каждые полчаса получал сводки погоды. Все шло благополучно. Примерно на половине пути из кабины летчиков вышел Осипов и протянул мне записку. Я прочел: «Через взлетную полосу прошла трещина шириной полтора метра, разделив ее на две почти равные части. Сомов». Я передал записку Водопьянову. Он прочитал и спросил Осипова:
— Что будем делать, командир?
— До трещины около семисот метров. Я сейчас разговаривал с Титловым, он предлагает лететь дальше, — ответил Осипов. — Для посадки длины ВПП хватает, а взлетать будем без груза. Сомов сообщает, что они будут забивать трещину льдом и снегом. Если подвижка прекратится, то трещина замерзнет.
— Тогда летим дальше, — резюмировал Водопьянов.
Наконец под нами лагерь. Мы прильнули к иллюминаторам. Серые сумерки. Черные круглые палатки-промелькнули под крылом самолета, а в стороне мы увидели огни и стелющиеся от огней шлейфы дыма — это через каждые 100 метров взлетно-посадочной полосы горят керосиновые факелы. Сначала садится самолет Титлова. Наш самолет делает несколько кругов, ожидая своей очереди. Но вот и мы идем па посадку. Легкий удар — и самолет, грохоча лыжами по неровностям, катится по льду. Сели благополучно. Выпрыгиваю на лед, здороваюсь со встречающими. До трещины несколько метров. Мороз около 30 °C. Над трещиной парит морозный туман. Быстро разгружаемся, летчики торопятся взлететь, пока не остыли моторы. Самолет Титлова благополучно оторвался от укороченной полосы, резко набрал высоту и, покачав крыльями, ушел на юг.
Я оставался на дрейфующей станции до конца полетов. Убедившись, что взлет первой машины прошел нормально, мы с Сомовым, спокойно беседуя, пошли в лагерь. В это время второй самолет вырулил почти вплотную к трещине, развернулся. Мы остановились и стали смотреть. Взревели моторы, и самолет тронулся, набирая скорость. Самолет бежит, впереди торосы. Мы затаили дыхание и сжали кулаки от волнения. Казалось, вот-вот самолет врежется в гряду торосов. В последний миг он подпрыгнул и поднялся над торосами. Но пилот слишком круто поднял нос машины. На мгновение она будто повисла в воздухе. Затем резко накренилась на левое крыло. Крыло задело за вершину тороса, и самолет рухнул на льдину, подняв тучи снега. Все стихло. Мы застыли в оцепенении, а потом побежали по глубокому рыхлому снегу, карабкаясь по грядам торосов, к месту падения самолета. Члены экипажа уже бродили вокруг разбитой машины. Самолет лежал на брюхе с отломанным крылом, один мотор оторвался и валялся в нескольких метрах в снегу.
— Все живы! — отметили мы с облегчением.
