Еще одна страница из творческой жизни Серова – его участие в «Мире искусства». Не будучи по своим мировоззренческим принципам «мирискусником», Серов тем не менее был главной творческой силой журнала, его поддержкой и даже столпом.
Художница Остроумова вспоминала об одном из вечеров в редакции: «Меня они поразили своей энергией, жизненностью и солидарностью. Но гвоздем их собрания был Серов, которого я так хотела видеть. Он очень прост и мил. Да они все так просто себя держат и все почти на “ты”».
В 1899 году Серов собирался писать коллективный портрет редакции журнала «Мир искусства». Сохранился первоначальный набросок – Дягилев, Бенуа, Философов, Нувель, Нурок и сам Серов. Но дальше рисунка дело не пошло. После его смерти замысел этот осуществил Борис Кустодиев, правда, значительно расширил круг «мирискусников», добавив туда Грабаря, Сомова, Рериха, Лансере, Добужинского, Билибина, Нарбута и других.
Когда собиралась вся компания, то Серов любил рисовать карикатуры и шаржи. Так, на одном из них изображен Александр Бенуа в виде обезьяны, бросающей орехи в прохожих.
Сегодня нет согласия в стане художников, не было его и тогда. Реалисты во главе с критиком Стасовым отчаянно боролись с инакомыслящими, и шла буквально битва за Серова: каждый лагерь считал его своим. Стасов искренно полагал, что Серов, воспитанный Репиным и склонный в первые свои годы к передвижничеству, еще вернется на путь истинный, то есть к реалистическому искусству. Но надежды Стасова не оправдались. В 1900 году Серов вообще покинул ряды Товарищества, считая, что передвижники погрязли в косности и рутине.
Сам Серов настойчиво искал новые формы выражения – пластические и цветовые. И в этом смысле показательна его картина «Выезд Петра II и цесаревны Елисаветы Петровны на охоту». На холсте изображена не сама охота с засадами и выстрелами, а именно выезд. Получилась очень эффектная и живописная картина, в которой точно уловлен дух времени: торжествующая и веселящаяся власть на фоне несчастной и измученной страны. Стасов пришел в негодование от «Выезда» и заявил, что Серову «ничего нельзя и не следует сочинять», он-де «неспособен и неумел».
Да, трудно угодить всем, к тому же имеющим разные взгляды на историю и искусство.
Почувствовав вкус к историческим полотнам, Серов продолжает свои живописные версии. Особенно его привлекает образ Петра I, над которым он работал до конца жизни. На картине 1907 года Петр стремительно шагает вперед, весь в своих грандиозных планах преобразования России, а за ним ковыляют, спотыкаясь и проклиная его, те, кого самодержец насильственно тащит за собою.
Летом 1900 года в Париже на Международной выставке Серова ждал триумф. Он получил призы. Он стал европейской знаменитостью. А тем временем семья Серова росла и требовала денег. О, эти проклятые деньги! Нужда в них ощущалась постоянно, и приходилось художнику неоднократно прибегать к различным просьбам.
«Нет ничего отвратительнее таких просьб: сколько крови портится, является (совершенно ненужная) ненависть ко всем, начиная с того, у кого нужно просить, и себя, и т. д. и т. д. Ну довольно, деньги всегда остаются деньгами», – с безысходной грустью пишет Серов Елизавете Мамонтовой.
Беда Серова заключалась еще в том, что он не умел назначать высокие цены за свои портреты, не был ловким торговцем, как, скажем, мало кому сегодня известный Богданов-Вельский, который умудрялся брать за портрет в 5-10 раз больше Серова, хотя их таланты были несравнимы.
В начале 90-х годов Серов пишет особенно много парадных портретов, и многие из них исключительно ради денег – что поделаешь, творчество не может существовать изолированно от жизни, от ее практических нужд.
Один из шедевров той поры – портрет 4-летнего Мики Морозова (1901). Сразу чувствуется, что Мика для Серова – любимый объект и в работе над ним художник менее всего думал о заработке.
Однажды Бакшеев, сотрудник Серова по Училищу живописи, ваяния и зодчества, сказал Серову:
– Неприятно писать заказные портреты.
– Нет, – ответил Серов, – заказной портрет писать полезно. Хоть лопни, тресни, а писать надо, это, как кнутик, подстегивает, ну а насчет сходства у меня в глазу аппаратик развит.
Действительно, «аппаратик» Серова работал безотказно и точно.
В другой раз Серов жаловался:
– У меня проклятое зрение. Я вижу каждую морщинку, каждую пору…
С таким зрением, конечно, Серов более реалист, чем «мирискусник», а великое искусство, как известно, построено на некоторых неправильностях, неточностях, несоблюдениях «правды жизни». Поэтому художнику необходимо ошибаться, это понимал и Серов. Его выражение «Иногда нужно ошибаться», кстати, стало расхожим афоризмом.
Ошибки в живописи благотворны. А в жизни? Пора немного остановиться на характере Серова. В отличие от отца, композитора Серова, красавца, романтика, любящего всевозможные эффекты, Валентин Серов «всю жизнь держал себя в шорах и на мундштуке, не дозволяя себе никаких романтических выходок. Все это казалось ему пошлостью». Так писал Репин и далее отмечал:
«Он был весьма серьезен и органически целомудренен, никогда никакого цинизма, никакой лжи не было у него с самого детства».
А вот и пример. Однажды при юном Серове взрослые стали рассказывать фривольные анекдоты. В разгар гогота кто-то опомнился и сказал: «Да мы развращаем мальчика!» На что Серов угрюмо заметил: «Я неразвратим».
В ранние годы, как отмечал Коровин, «Серов был человек мрачный, глубоко тоскующий. Он говорил: жизнь просто ненужная, невольная проволочка и тоска… Серов был брюзглив, ничто ему не нравилось…».
Нетрудно увидеть в такой оценке налет субъективизма и каких-то давних разногласий Серова с Коровиным.
А вот свидетельство более позднего периода, оно принадлежит Софье Олсуфьевой, портрет которой рисовал Серов: «Характер у Валентина Александровича был очень неровный: то шутит, живо и остроумно разговаривает, то вдруг сидит бирюком, и не скажи ему ничего…»
«По существу это был человек нежной, тонкой души, бесконечно верный друг, – вспоминает Дмитрий Философов. – Он ясно видел недостатки людей, их провалы, душевные изломы и охотно прощал все это, лишь было бы за что. Своей любовью он покрывал изъяны друзей, когда видел, что человек признает какую-нибудь ценность выше себя, служит ей бескорыстно…»
Всю жизнь Серов тяготился своим материальным положением, но когда был при деньгах, то никогда их не считал, охотно одалживал друзьям и знакомым:
– Я сейчас богат: получил за портрет. Не нужно ли взаймы? Могу предложить.
Ему вообще было чуждо накопительство. Дочь Серова вспоминает, как однажды Шаляпин и Коровин пригласили отца в ресторан «Метрополь»:
