11. Военным советам 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий:
а) немедля приступить к наведению порядка в войсках и обеспечить в кратчайший срок их полную мобилизационную готовность, о принятых мероприятиях и проведении их в жизнь военным советам армий доносить народному комиссару обороны один раз в пятидневку;
б) обеспечить полное выполнение приказов народного комиссара обороны № 071 и 0165–1938 год. О ходе выполнения этих приказов доносить через каждые три дня, начиная с 7 сентября 1938 года;
в) категорически запрещается растаскивание бойцов, командиров и политработников на различного вида работы.
В случаях крайней необходимости военным советам армий разрешается только с утверждения народного комиссара обороны привлекать к работам войсковые части при условии использования их только организованно, чтобы на работах были целые подразделения во главе со своими командирами, политработниками, сохраняя всегда полную их боевую готовность, для чего подразделения должны своевременно сменяться другими.
12. О ходе формирования управлений командующим 1-й и 2-й Отдельными Краснознаменными армиями доносить мне по телеграфу шифром 8, 12 и 15 сентября.
Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Ворошилов
Начальник Генерального штаба РККА командарм 1 ранга Б. Шапошников
СОВ. СЕКРЕТНО.
ТОЛЬКО ЛИЧНО.
Народному комиссару обороны Союза ССР Маршалу Советского Союза тов. К. Е. Ворошилову[113]
Хочу изложить вам свои впечатления по прошедшему 11.6.37 процессу контрреволюционной военной фашистской организации на заседании специального присутствия Верховного суда Союза ССР по обвинению в измене Родине, шпионаже, вредительстве и диверсионной деятельности Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путна.
При открытии заседания суда подсудимым было зачитано обвинительное заключение, которое произвело на них исключительно сильное, подавляющее впечатление. Особенно растерялись Эйдеман и Фельдман, хотя и все подсудимые с точки зрения мужества производили весьма жалкое впечатление. Внешне они выглядели жалкими ничтожными слюнтяями.
Допрос начался в следующем порядке: Якир, Тухачевский, Уборевич, Корк, Эйдеман, Путна, Примаков, Фельдман. В таком же порядке им было предоставлено последнее заключительное слово.
В своем выступлении на заседании суда Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры. К этому они должны были прийти двумя путями: во-первых, свержением существующей власти внутренними силами при помощи вооруженного переворота и, во-вторых, если первое не будет осуществлено, то при помощи военного поражения с участием интервентов в лице германского фашизма, японского империализма и Польши. При последнем варианте в виде компенсации интервентам им отдавалась часть территории нашего государства: Украина — Германии, Дальний Восток — Японии.
Для поражения советских армий у заговорщиков была договоренность с германским Генштабом в лице генерала Румштедт и генерала Кестринга, и специально составлялся план поражения РККА во время войны.
Как в первом, так и во втором случаях средства для свержения Советского правительства и руководства партии применялись все без исключения. Ничем не брезговали: террор, шпионаж, диверсия, вредительство, провокация, компрометация руководителей партии, правительства, армии и советской власти.
По словам Якира, у них было решено, что для данного дела все средства хороши.
Возникновение заговора относится, по сути дела, к 1934 году, а до этого начиная с 1925 года, по выражению Якира, происходила «беспринципная групповщина». Другими словами, шли разговоры о неудовлетворительном руководстве армией, неправильном отношении со стороны руководства партии и правительства к «известным» «большим» людям зиновьевско— троцкистской и правой оппозиции. Также были подвергнуты резкой критике мероприятия партии и правительства при коллективизации 1930-31 годов.
В 1934 году от этих «беспринципных разговоров» перешли к объединению единомышленников, и в своем кабинете Тухачевский заявил, что от слов пора переходить к делу, и тогда же было решено, что деловыми вопросами должны стоять вербовка единомышленников в РККА. Для этого наиболее подходящими в армии были троцкисты, зиновьевцы и правые. Было решено этих людей всячески популяризировать в общественно-армейском мнении и продвигать по службе на ответственные посты по строевой, политической и хозяйственной линии, а также по вооружению и организационно-мобилизационной работе.
Как на политическую фигуру заговорщики ориентировались на Троцкого и его блок, в который входили троцкисты, зиновьевцы, правые, националисты, меньшевики, эсеры и т. д.
Считалось, что для выполнения всех этих задач должна быть прежде всего строжайшая армейская конспирация. Для этой цели применялась тактика двурушничества в партии и очковтирательство в работе.
К концу Якир заявил, что в нем сочетались два Якира. Один, дескать, советский, а другой — враг народа, шпион, предатель, диверсант, террорист — все что хотите.
В последующих выступлениях подсудимых, по сути дела, все они держались в этих же рамках выступления Якира.
Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная армия по сравнению с германской и польской армиями по своей численности была на 60–62 дивизии меньше. Этот явный перевес в вооруженных силах вероятных противников СССР повлиял-де на него, Тухачевского, и в связи с этим он видел неизбежное поражение СССР, и что это и явилось основной причиной стать на сторону контрреволюционного военного фашистского заговора.
Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским Генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки еще с 1925 года. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал кроме разговоров на словах, хотя тут же признает, что это тоже шпионаж.
