Позднее следствие назначит экспертизу — мотор купленной на деньги НКВД машины работал идеально.
С вокзала Скоблин и Плевицкая направились в Галлиполийское собрание — пить чай. Затем Скоблин завез жену в гостиницу "Пакс", а сам вместе с полковником Трошиным и капитаном Григулем, своим бывшим адъютантом, решил объехать квартиры Деникина и Миллера, чтобы поблагодарить обе семьи за участие в прошедшем накануне банкете корниловцев, где главную скрипку, естественно, играл сам Скоблин.
Банкет был посвящен двадцатилетию корниловского полка и прошел весьма торжественно. Газета "Возрождение" дала отчет о банкете:
"Заключительную речь произнес командир корниловского полка генерал Скоблин, в прошлом начальник корниловской бригады, а потом и дивизии. Генерал Скоблин состоит в полку с первого дня его основания. Он один из совершенно ничтожного количества уцелевших героев-основоположников. В его обстоятельной и сдержанной речи были исключительно глубокие места. Глубокое волнение охватывало зал, склонялись головы, на глазах многих видны были слезы. На вечере, как всегда, пленительно пела Н.В. Плевицкая".
Не застав — по причине ему одному прекрасно известной — генерала Миллера, Скоблин как ни в чем не бывало попросил его жену передать генералу благодарность преданных Белому делу офицеров-корниловцев.
Ближе к вечеру Скоблин и Плевицкая отправились к себе в Озуар-ле-Феррьер, чтобы накормить кота и собак. Но вечер еще не был закончен. Им не хотелось сидеть дома, и они снова поехали в Париж.
Плевицкая осталась ночевать в гостинице "Пакс", где они частенько проводили ночь, а Скоблин еще раз заехал в Галлиполийское собрание и потом только отправился в гостиницу".
IIМиллер не вернулся, как обещал, в штаб РОВСа, не вернулся и домой к ужину, а когда время ужина прошло, супруга генерала, Наталья Николаевна, принялась обзванивать знакомых, пытаясь выяснить, кто последним виделся с Евгением Карловичем. Позвонила она и генералу Кусонскому. Тот сразу же вспомнил про запечатанный конверт и вернулся в штаб РОВСа, где прочел наконец записку генерала Миллера:
"У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе в Балканских странах Шторманом и с Вернером, чиновником здешнего германского посольства.
Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.
22 сентября 1937 года.
Ген. — лейт. Миллер".
Потрясенный, недоумевающий Кусонский позвонил адмиралу Кедрову, заместителю Миллера по РОВСу и сообщил обо всем случившемся. Кедров решил, что следует немедленно, невзирая на поздний час, направить кого-нибудь домой к Скоблиным, чтобы расспросить обо всем лично Николая Владимировича: он заявил, будто опасается, что Миллер мог попасть в автомобильную катастрофу и лежит теперь где-нибудь раненый, не имея возможности подать вестей о себе, а Скоблин, дескать, знает хотя бы, в каком направлении уехал Миллер. Более страшных предположений пока не высказывалось — ровсовцы боялись даже заглазно оскорбить своего соратника. Кусонский попросил офицера Асмолова, жившего прямо при штабе РОВСа, на улице Колизе, съездить в Озуар-ле-Феррьер. Около полуночи Асмолов добрался до дома Скоблиных, но, естественно, никого там не застал и вернулся на улицу Колизе, где уже собрались руководители РОВСа. Один из них, полковник Мацылев, вспомнил, что Скоблин и Плевицкая останавливаются в отеле "Пакс", если им случается задержаться в Париже до поздней ночи.
Мацылев не знал о записке, не знал, что Скоблин фактически является главным и пока единственным подозреваемым в соучастии исчезновению генерала Миллера — пока еще не похищению, а исчезновению — не знал и о том, для чего начальство так активно разыскивает генерала Скоблина. Приехав в отель "Пакс", он деликатно разбудил Николая Владимировича и сообщил об исчезновении Миллера. Скоблин оделся и поехал с Мацылевым на улицу Колизе, выказывая горячую готовность принять участие в поисках исчезнувшего Миллера. Он совершенно не ожидал, что именно его будут расспрашивать о местонахождении генерала. Он сделал вид, что не знает, не понимает, о чем его спрашивают. Тогда Кусонский и Кедров предъявили ему записку Миллера и предложили немедленно отправиться вместе с ними в комиссариат полиции.
Понимая, что ему ни в коем случае нельзя оказаться в полиции — оттуда вырваться он уже вряд ли сможет, — Скоблин решил бежать прямо сейчас. Что и проделал — чрезвычайно дерзко и хладнокровно. Наверное, благородные "господа-офицеры" Кусонский и Кедров просто не ожидали, что бывший соратник может вот так просто взять и удрать тайком, подобно мелкому воришке. Они не очень внимательно следили за передвижениями генерала Скоблина по комнатам штаба РОВСа, и ему удалось уйти через лестницу черного хода. Кедров и Кусонский не гнались за ним, стреляя из пистолетов. Они вообще не пытались его преследовать и найти, нет: обнаружив исчезновение генерала Скоблина, они некоторое время просто ждали, надеясь, что он одумается и вернется! Ведь сложившаяся ситуация представляла угрозу для его офицерской чести. Но Скоблин уже давно перешагнул через все эти условности.
Н.В. Скоблин в миграции
И сейчас главным для него было спрятаться и переждать.
Вряд ли уже тогда Скоблин собирался бежать из Парижа и вообще из Франции, бросив жену на произвол судьбы. Наверняка Скоблин хотел просто затаиться на некоторое время и проследить, как будут развиваться события. К тому же он вполне мог надеяться, что Плевицкую не тронут. Ведь непосредственного участия в похищении Миллера она не принимала.
Остаток ночи Скоблин бродил по парижским улицам, а на рассвете отправился к полковнику Воробьеву — своему дальнему родственнику, — надеясь занять у него денег: свой бумажник он оставил в отеле "Паке". Воробьева дома не оказалось. Тогда Скоблин решил рискнуть — обратился к своему однополчанину Кривошееву, державшему теперь книжный магазин. Было еще только шесть часов утра, и Скоблин надеялся, что весть об исчезновении Миллера и о его собственной причастности к этому исчезновению еще не стала достоянием всего "русского Парижа". Кривошеев был нездоров и никого не принимал, но его супруга одолжила-таки генералу Скобли-ну двести франков и дала ему напиться. Она была несколько удивлена состоянием старого знакомого, но не посмела задать ему какой-либо вопрос.
