– Да мы и без тебя справимся, бензин возьмем из машины. Сейчас только погрузимся с семьями.
И они пошли в пакгауз и вытащили оттуда катер, в который могло поместиться только человека три. И Мешулом видел, как они сначала сели вдвоем, а затем посадили одну из жен, завели мотор и двинули против волны. Покатались с полчасика, вернулись и поменяли пассажирку. И снова начали кататься. Мешулом отвернулся и перестал интересоваться их культурным отдыхом. И вдруг неожиданный взрыв всколыхнул и причал, и море, и Мешулом увидел, что катер взлетел на воздух. И он услышал только два крика. Один с берега от оставшейся на пристани жены, другой из воды. Тоже женский. Он понял, что она тонет, а мужчин просто не стало. И он бросился в воду, доплыл до тонувшей и стал спасать ее. И спас, вытащив на берег. На пристани стояли, крик, плач. На спасенной, как ни странно, не было ни царапины. А вот на воде все увидели два трупа, вокруг которых вода была окровавлена, и они уже начали погружаться глубже и глубже…
Мешулом ничего не мог понять. Приехали военные, пожарные, милиция, начали всех допрашивать. Мешулома, конечно же, арестовали. Началось следствие. В конце концов нашли куски дерева от деревянного катера, пробитые осколками мины. Немецкой. То ли она была заложена в катере еще с войны, то ли болталась в воде с тех же пор… Мешулома отпустили. Он долго еще работал на переправе, и каждый раз почтительно здоровался с двумя пожилыми женщинами, приходившими к проливу посмотреть на воду, бросить цветы и поплакать. Но ничего в душе Мешулома не шевелилось…
Наш Илья Соломоныч Хондо, непомерно толстый и совершенно седой в свои сорок с небольшим, стоял у классной доски и орал на ученицу по кличке Белогвардейщина:
– Девочка, ты же тупая! Не можешь понять третий закон Ньютона – так вызубри его…
– Я учила…
– Учила-учила, дай твою руку! – опять нервно закричал Илья Соломоныч.
Белогвардейщина протянула руку, и Илья Соломоныч, встряхнув на своей толстой пухлой ладони ее беленькую пухлую ладошку, изо всей силы ударил по ней. Белогвардейщина вскрикнула, а он радостно заорал:
– Ааа, больно?
– Даааааа, – заныла Белогвардейщина.
– Вот, что я говорил?..
– Ньютон говорил, Илья Соломоныч, – вставил хорошист Хорьков.
– Да? Встать… в угол! Да-да, – опомнился Илья Соломоныч, – Ньютон, когда яблоко ему на голову…
– Да нет же, это про всемир… – опять вставил хорошист.
– Так тебе больно, девочка?
– Да-а, – уже со слезами протянула Белогвардейщина…
– Так вот, с какой силой я ударил тебя по ладони, с такой же и ты ударила меня… Что из этого следует?
– Я учила…
– Так что следует? – грозно посмотрел на девочку Илья Соломоныч… – Девочка, ты же тупая! Так слушай внимательно: сила действия равна силе противодействия, поняла?
– Я учила…
Я сидел и слушал этот незлобный разговор ученицы и учителя, видел, как Илья Соломоныч все время полуулыбался и, конечно, не хотел ставить Белогвардейщине двойку, а хотел вытянуть из нее хотя бы троечку. Я все больше понимал, как мало мы знаем о тех, кто нас не только учит годами, но и живет рядом. И действительно, почему он такой седой? Ну, воевал… Мой отец тоже воевал, но…
В это время в класс ввели Лариску Ломброзо, ученицу, которую хотели исключить из школы за «аморалку», потому что ее поймали в подвале для стрельбы с двоечником Фуки, по слухам, чуть ли не в момент поцелуя…
В классе повисла тишина, но Илья Соломоныч прервал Ларискино виртуозное молчание и вызвал ее к доске.
– Так, девочка, тебя не было месяц, а как у тебя с электричеством?
Лариска встала из-за парты вся такая чистенькая и ладненькая и как врезала по току, синусам и косинусам:
– Ток течет в проводнике из-за разности потенциалов, движение электронов обусловлено напряжением. Сопротивление, которое испытывают электроны, обозначают буквой «Р». Отношение напряжения и сопротивления дает ток в цепи, обозначаемое «У»…
– Вот так-то, Чирков и компания, – сказал Илья Соломоныч, потирая руки. – Девочка не ходила месяц в школу, и что мы видим? Садись, Ломброзо, пять…
– В нашу школу, – пиликнул наш хохмач и троечник Чирков.
– Что? – проревел Илья Соломоныч…
В это время подо мной треснул и развалился стул, и я рухнул на пол.
– Собрать стул вне класса, – сказал мне Илья Соломоныч.
Я унес старые деревянные кости в соседний пустой класс, кое-как собрал стул и принес его назад. Стул шатался.
– Так, ты собрал стул, но сидеть на нем невозможно. Завтра принесешь новый стул или соберешь как следует старый.
Я, естественно, не сделал этого. И на каждом уроке физики Илья Соломоныч торжественно, медленно шел в конец класса, брал искореженный стул, так же медленно нес его через весь класс назад, ставил на кафедру, философски молчал и потом говорил:
– Вот! Он починил стул…
Затем нес его так же медленно в конец класса и продолжал урок. И так целый месяц. Он доконал меня. Наконец, я свистнул в другом классе похожий стул и подменил его, выбросив останки старого на мусор.
Илья Соломоныч пришел в класс на урок физики, посмотрел на стул и водрузил его, как нахохлившегося орла, на кафедру.
– Вот! Он украл стул. Но дело не в стуле, а в том, что на том, старом, еще сидели в нашем кабинете Менделеев и Курчатов, наши выдающиеся ученые… А мальчик не захотел сидеть на нем. Он не будет великим ученым…
– А на каком стуле сидели вы, Илья Соломоныч? – прервал его с ехидцей в голосе Чирик.
Илья Соломоныч как-то аж задохнулся, умолк, затем тихо сказал:
– Чирков, я сидел там, где надо было…
Но вообще-то Илья Соломоныч был добрым и незлопамятным человеком, и уже через пять минут его белые от мела руки летали по доске, выводя решение задачки. Он так увлекался, что рубашка его, расстегиваясь на нижней пуговице, открывала испачканный мелом живот. Он был фанатиком своего предмета и требовал того же от учеников. Но когда он понимал, что дело безнадежно, то просто тянул ученика, что бы тот получил проходной балл для аттестата.
Так случилось и с нашим штатным хохмачем Чирковым, когда тот, влюбившись в Лариску Ломброзо, выучил наизусть устройство трансформатора. Как-то Чирик сам попросился ответить на вопрос об устройстве этого сложного зверя.
– Ты, конечно, Чирков, ни черта в этом не соображаешь, – сказал смиренно наш учитель.
– Нет, я могу ответить. – Чирик вышел к доске и с блеском рассказал классу, как работает трансформатор.
– Я потрясен! Деточка, ты влюбился! – сказал Илья Соломоныч.
– Да, в трансформатор, – отшутился Чирик, хотя наш учитель физики попал в точку.
С тех пор Чирик стал признанным знатоком трансформаторного устройства. Но и Илья Соломоныч, зная такому знанию цену, все же тянул ученика за эту хрупкую соломинку. На выпускных экзаменах, когда Чирик взял билет, он, обращаясь к комиссии, сказал под одобрительные кивки уставших учителей и представителей гороно:
