Ознакомительная версия.
Наверху лестницы стоит Изабелла д'Эсте Гонзага, решительно завладевшая вниманием всех аристократок из Феррары и Болоньи. На ней роскошное золотое платье, расшитое нотными знаками, замечательно контрастирующее с астрологическим платьем герцогини Урбинской. У подножия лестницы Лукреция ступает на землю и тут же, в соответствии с традицией, стрелки Альфонсо и Эрколе начинают сражаться за балдахин и мула новобрачной. Тем временем Лукреция поднимается по ступенькам, приближаясь к последней фазе своего триумфального шествия. С двух сторон у двери в зал для приемов установлены гигантские статуи. Под их символической охраной Лукреция входит в зал – «один из прекраснейших в Италии», украшенный золотыми и серебряными гобеленами и драпировками из шелка. В зале невесту приветствует старик, по лицу которого можно изучать его жизнь, – гуманист Пеллегрино Присчиано. Он произносит официальную речь на торжественной, скучной и витиеватой латыни. Он начинает даже не с Адама и Евы, а с союза стихий, земли и воды, и только после ссылок на халдеев, египтян и греков и цитирования Гомера и Аристотеля осыпает похвалами Лукрецию. В нескольких фразах он превозносит семейство Борджиа, особенно Каликста III, а затем принимается исступленно восторгаться личностью и достижениями Александра VI, который, по сути, и являлся основой его длинной торжественной речи. Присчиано сравнил понтифика со святым Петром и добавил: «Habuit Petrus Petronillam filiam pulcherrimam; habet Alexander Lucretiam decore и virtutibusundique resplendentem. О immensa Dei omnipotens mysteria, О beatissimi homines…»{7}.
Валентинуа тоже отводится место в генеалогическом древе семьи; его военные успехи дают прекрасную пищу для красноречия. Покончив с Борджиа, оратор решительно переходит к основному вопросу – величию семейства д'Эсте, о котором он повествует с его возникновения до настоящего момента.
Мне ничего неизвестно ни о других речах, произнесенных в этот день, ни о стихах, которые декламировали поэты. По окончании церемонии Лукреция в сопровождении Изабеллы д'Эсте, герцогини Урбинской и послов удаляется в апартаменты новобрачных, и с последней музыкальной руладой двери закрываются от любопытных взглядов зрителей. Ни у кого и в мыслях нет устроить представление вокруг кровати новобрачных, как это было во время первой свадьбы Альфонсо, когда присутствующие вздумали петь, и прекратили это занятие, только когда Альфонсо всерьез пригрозил им. Лукреция была слишком взволнованна и стеснялась проявлений столь бурного веселья. У нее было достаточно причин, чтобы не афишировать любовные истории и первые браки.
Под присмотром Адрианы де Мила придворные дамы снимают с Лукреции золотые одежды, причесывают ее чудесные волосы и надевают ночную рубашку. У нее, вероятно, не осталось времени вспомнить о прошлой жизни, поскольку Альфонсо уже входил в комнату. Ночь была страстной.
Ночью Альфонсо показал себя галантным и сильным мужем, проявив мужской пыл три раза (хотя кое-кто утверждал, что он испытывал некоторые затруднения) в присутствии женщин, испанских прелатов, родственников и доверенных лиц, специально присланных в Феррару для наблюдения за ночным поведением супружеской пары. Неизвестно, остался ли папа доволен услышанным. Утром 3 февраля 1502 года Лукреция просыпается уже с совершенно иными ощущениями… в герцогской кровати, одна. Молодая супруга полна неги. Она медленно одевается, съедает легкий завтрак, беседуя по-испански с Адрианой Мила и Анджелой и, конечно, с епископом из Венозы. Теперь, обретя надежный дом, она возвращается к прежней милой неторопливости, как некогда с Альфонсо де Бисельи. Гости уже собрались во дворце: появились послы, а Изабелла д'Эсте, герцогиня Урбинская, Эмилия Пио и многие другие нетерпеливо ожидают начала праздничного веселья. Лукреция не спешит. Они могут подождать!
Герцог Эрколе занимается составлением письма своему послу в Риме, которое должен увидеть понтифик. Его переполняют льстивые комплименты в адрес невестки, которая «превзошла все ожидания». «Вчера вечером, – пишет герцог, – наш сын, выдающийся дон Альфонсо, и она составили компанию, и мы убеждены, что оба остались полностью удовлетворены».
Лукреция появляется к полудню. Все находят ее очень красивой, и кое-кто из гостей ищет «следы сражения с мужем» на лице молодой жены. Лукреция одета на французский манер: в золотое платье и плащ из темного атласа, обшитый узкой золотой каймой; жемчуг и рубины украшают ее шею и волосы. Французский посол выступает вперед и предлагает герцогине руку. Во главе процессии они торжественно переходят в огромный зал. Лукреция, послы и наиболее знатные дамы занимают места под золотым балдахином. Начинаются танцы. Гостей так много, что во время танцев кое-кто из женщин падает в обморок.
Ночь продолжается, и на сцену выходят сто десять актеров, одетых на классический манер, в тоги и туники. За пять дней они должны представить пять комедий Плавта, отобранных герцогом Эрколе и переведенных придворными гуманистами. Присутствующие переходят в большой зал палаццо делла Реджионе, который вмещает пять тысяч зрителей. Семья герцога занимает места под золотым балдахином. По свидетельству летописца Замботто, Лукреция «в радостном нетерпении» осматривает огромный зал. Подняв голову, она видит на потолке большие гербы: папскую тиару, вызывающую в памяти феодальное прошлое герцогства, лилии французского короля и быка Борджиа рядом с черно-белыми орлами дома д'Эсте. Собралась огромная аудитория; справа и слева слуги семейства д'Эсте, Гонзага и Бентивольо, на котором так много «парчи и золотой вышивки, что невольно вызывает ассоциацию с золотым рудником». Зал сверкает разноцветными красками и утопает в роскоши. Чувствуется сердечная атмосфера. У герцога Эрколе уже не такой суровый взгляд, когда он смотрит на сцену. Время начинать представление. Внезапно сцена оживает, и «Epidicus» играется в свете «такого количества люстр и канделябров, что видно все до мельчайших подробностей; стихи произносятся в полной тишине, и никто не выказывает огорчения в связи с поздним ужином». Изабелла, маркиза Мантуанская, разошлась во мнениях с этим хроникером. Она обнаружила недостатки в стихотворных формах, а голоса актеров действовали ей на нервы. Но даже она вынуждена признать, что аллегорические и фантастические танцы «были очень хорошо поставлены».
На следующее утро, 4 февраля, Лукреция никому не позволяет входить в свою спальню, где проводит время до полудня. Изабелла д'Эсте делает вывод, что герцогиня много времени уделяет туалету, в то время как сама она с раннего утра уже готова принимать братьев и женщин, оказавшихся перед закрытой дверью в апартаменты Лукреции, бдительно охраняемые придворными герцогини. 4 февраля, в пятницу, отмечаются Страсти Господни, и придворные дамы Лукреции одеты во все черное, как и полагается при католическом испанском дворе. В этот день танцы не устраиваются. Сразу начинается комедия «Bacchides», и Изабелла находит ее слишком затянутой и скучной. В перерывах показывают два мавританских балета, которые не имеют успеха; публика зевает и недовольна. Наступает самый интересный момент за весь вечер – гости покидают дворец герцога и небольшими группами расходятся по домам, где начинают живо обсуждать события прошедшего вечера. Учитывая антипатию семейства д'Эсте, особенно герцога Эрколе и Изабеллы, к тем, кто составляет свиту Лукреции, они насмехаются над молодыми римлянами и испанцами, без всякой надежды на удачу посещающих дома красавиц Феррары. Изабелла смеется над молодыми людьми, однако на тот случай, если вдруг понадобится помощь со стороны Ватикана, оказывает одному или двум мужчинам из свиты Лукреции знаки внимания. Только в ближайшем окружении Изабелла позволяет себе недружелюбно высказываться о Лукреции. В субботу, на третий день торжеств, Лукреция объявляет, что останется в своих апартаментах, чтобы вымыть голову и написать письма.
Ознакомительная версия.
