Тем временем поспешный исход сотрудников Lehman в воскресенье оказался преждевременным. На следующей неделе Barclays купил два подразделения Lehman: инвестиционное и подразделение по работе с рынками капитала, которое включало группу Ротмана. Но урон уже был нанесен, и правительство старалось минимизировать его.
В четверг 18 сентября председатель Федерального резерва Бен Бернанке, министр финансов Генри Поулсон и группа из шестнадцати законодателей, включая нью-йоркского сенатора Чака Шамера, сенатора из Аризоны Гарри Рейда и сенатора из Коннектикута Криса Додда, собрались за полированным конференц-столом в офисе спикера Палаты представителей Конгресса США Нэнси Пелоси. Бернанке объяснил, что кредитные рынки парализованы, и сравнил финансовую систему с артериями больного с остановившимся кровообращением.
«У пациента был сердечный приступ,[152] он может умереть, — мрачно сказал Бернанке. В комнате царила мертвая тишина. — Если мы не будем действовать быстро и решительно, может наступить депрессия». Бернанке говорил примерно 15 минут, обрисовывая финансовый Армагеддон, который мог бы разрушить мировую экономику. Денежная сеть распадалась. Выборные представители, столкнувшись с террористическими атаками и войной, оказались в замешательстве. Обычно болтливый Чак Шумер не мог найти слов. Крис Додд, чей штат получал миллиарды из налогов хедж-фондов, стал белее мела.
Вливание денег было осуществлено моментально. Правительство протянуло AIG руку помощи с 85 миллиардами долларов, которые за какие-то полгода превратились в 175 миллиардов. В следующие недели министерство финансов под управлением Хэнка Поулсона, бывшего CEO Goldman Sachs, сообщило о намерении влить 700 миллиардов долларов в финансовую систему, чтобы вернуть умирающего пациента к жизни. Но никто не знал, хватит ли этого. Часы Судного дня Энди Лоу приближались к полуночи.
Алан Гринспен сидел на Капитолийском холме перед рядами направленных на него телекамер весь в поту. 23 октября 2008 года бывший председатель Федерального резерва встретился с разгневанными конгрессменами, требовавшими ответов на вопросы о причинах обрушившегося на американскую экономику кризиса кредитования. Уже больше года Гринспену приходилось доказывать, что он не виноват в этом. За несколько недель до этого президент Джордж Буш подписал план о государственной помощи пострадавшему от коллапса рынка ипотеки финансовому сектору в объеме 700 миллиардов долларов.
В июле Буш поставил диагноз проблемам в финансовой системе. «Уолл-стрит напилась, — заявил Буш на республиканском мероприятии по сбору пожертвований в Хьюстоне. — Она напилась, и теперь ее мучает похмелье. Вопрос в том, как скоро она протрезвеет и как долго не будет пытаться использовать все эти свои замечательные финансовые инструменты». Кредитный коллапс в конце 2008 года шокировал мир своими масштабами. Страх распространился далеко за пределы Уолл-стрит, стал причиной резкого спада в международной торговле и ударил по мировой экономике.
На Капитолийском холме заработала правительственная машина по поиску виноватых. Гринспена призвали к ответу в числе первых.
Многие в Конгрессе считали, что дикая гонка на Уолл-стрит стала возможной в первую очередь благодаря Гринспену. Ведь он десятилетием ранее не поторопился ликвидировать лакомый кусочек низкой процентной ставки. «Мы сейчас находимся в центре кредитного цунами, какие случаются раз в столетие», — сказал Гринспен Конгрессу надтреснутым голосом. Слева от него с каменным лицом в ожидании своей очереди сидел Кристофер Кокс, глава Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям.
Конгрессмен Генри Ваксман, калифорнийский демократ, наблюдающий за слушаниями, заерзал в своем кресле и поправил очки. Его яйцеобразная голова поблескивала от пота. Гринспен продолжил монотонно рассказывать об истоках кризиса, секьюритизации жилищной ипотеки, проводившейся безответственными банками на Уолл-стрит, о слабом управлении рисками. Ничего нового. Ваксман уже все это слышал от бесчисленных экономистов и банкиров, выступавших перед комитетом в прошлые годы.
А потом Гринспен сказал что-то действительно непривычное для тех, кто не был близко знаком с квантами или их последователями.
— За последние десятилетия была создана обширная система управления рисками и оценки ценных бумаг на основе открытий лучших математиков и финансистов при поддержке мощнейших компьютеров и коммуникационных технологий. Нобелевская премия была присуждена за открытие модели оценки ценных бумаг, которая легла в основу важного прорыва на рынке деривативов, — добавил он, имея в виду модель оценки опционов Блэка-Шоулза. Гринспен не поднимал глаз от листа с речью, лежавшего на длинном деревянном столе перед ним.
— Современная парадигма управления рисками господствовала на протяжении нескольких десятилетий. Однако все это научное построение рухнуло летом прошлого года.
Ваксман хотел знать больше.
— Думаете, ваша идеология подтолкнула к решениям, о которых вы теперь жалеете? — возмущенно спросил он.
— Невозможно жить без идеологии, — ответил Гринспен все так же монотонно. — Вопрос в том, верна она или нет. И сейчас я считаю, что нашел ошибку. Я не знаю, насколько она существенна или устойчива. Но сам факт ее существования выбил меня из колеи.
— Вы нашли ошибку в реальности? — спросил Ваксман, который, судя по всему, был совершенно обескуражен.
— Ошибку в модели, которую я считал важной действующей структурой, определяющей, как функционирует этот мир.
Модель, о которой говорил Гринспен, подразумевала, что финансовые рынки и экономики сами себя корректируют. Эта мысль о загадочной «невидимой руке» была высказана еще Адамом Смитом: цены направляют ресурсы в сторону наиболее эффективного результата согласно законам спроса и предложения. Экономические агенты (трейдеры, кредиторы, владельцы недвижимости, потребители и т. д.) с корыстными целями создают лучший из возможных миров — ведут себя к Истине, эффективному механизму рынка, в который верят кванты. Вмешательство правительства, как правило, препятствует этому процессу. Поэтому Гринспен годами проповедовал агрессивную политику дерегулирования перед конгрессменами. Инвестиционные банки, хедж-фонды, отрасль деривативов — ключевые элементы расширяющейся теневой банковской системы. Он считал, что они могут действовать по своему усмотрению и таким образом создадут более эффективную и экономичную финансовую систему.
Но, как показал банковский коллапс 2008 года, нерегулируемые банки и хедж-фонды с молодыми шустрыми трейдерами, у которых в распоряжении миллиарды и неиссякаемая инициатива, не всегда эффективны. Они даже могут натворить таких дел, что поставят под угрозу стабильность всей системы. Гринспен не знал других способов исправить систему, кроме как вновь заставить банки держать на балансе процент от выдаваемых кредитов. Это заставит их всерьез задумываться о том, будут кредиты выплачены или нет. (Естественно, банки всегда могли хеджировать их при помощи кредитно-дефолтных свопов.) Признание Гринспена было невероятным. Оно демонстрировало важную перемену для 82-летнего банкира, который долго был, пожалуй, самым могущественным человеком на планете и мудрым председателем центрального банка со способностью Мидаса превращать все в золото. В мае 2005 года в своей речи[153] он прославлял систему, в которой теперь сомневался. «Растущее количество деривативов и связанное с этим использование все более сложных методов оценки и управления рисками были ключевыми факторами гибкости банковской системы, которая недавно покачнулась от страшных ударов по экономике и финансовой системе».
Теперь же Гринспен поворачивался спиной к системе, которую активно защищал на протяжении десятилетий. Во время дачи свидетельских показаний в Конгрессе в 2000 году Берни Сандерс, представитель штата Вермонт, спросил Гринспена: «Вы не боитесь, что при такой концентрации богатства в случае, если одна из этих гигантских компаний обрушится, наступят жуткие последствия для национальной и мировой экономики?»
Гринспен и глазом не моргнул. «Нисколько, — ответил он. — Я уверен, что масштабный рост некоторых компаний произошел в силу структуры рынка, где большинство крупных рисков практически полностью хеджируется».
Времена изменились. Гринспен, казалось, был сбит с толку обвалом, перестал отслеживать запредельный рост высокорискового аппарата Уолл-стрит, происходивший прямо у него под носом — и, по мнению многих, поддерживаемый проводимой им политикой.
По окончании выступления Гринспен встал и вышел, сгорбившись, из света телевизионных прожекторов. Он казался потрясенным. Было ясно, что Гринспен, некогда прославленный спаситель финансовой системы, руководивший операцией Long-Term Capital Management в 1998 году, был всего лишь слабым стариком, чьи лучшие дни давно позади.
