Ознакомительная версия.
И, приняв таблетки, приписала: «Нембутал, нембутал на см…» Закончить слово уже не хватило жизненных сил.
Похороны были 7 августа, народу в Переделкино собралось множество. Виктор Шкловский сказал: «Они пытались вырвать Лилю из сердца поэта, а самого его разрезать на цитаты».
У нас некрологов не было, а за рубежом — во Франции, Германии, Италии, США, Швеции, Канаде, Чехословакии, Польше, Японии, Индии…
«То, что стояло стеной перед Маяковским, то ничтожное, но могущественное, что давило на него на протяжении всей его жизни, обрушилось на нее. И хотя бесконечно продолжались злые и нелепые инсинуации, она оставалась непоколебимой хранительницей зажженного ею огня, хрупкой, но несдающейся защитницей мертвого гиганта».
«Поэты, артисты, интеллектуалы и многочисленные друзья до конца ее дней приходили к Лиле, плененные ее обаянием и неутихающим интересом ко всему, что творилось вокруг».
«Ни одна женщина в истории русской культуры не имела такого значения для творчества большого поэта, как Лиля Брик для поэзии Маяковского. В смысле одухотворяющей силы она была подобна Беатриче».
«Лиля Брик была остроумной и ироничной, как персонаж Уайльда, и никогда не показывала, что была усталой. И что ей больше всего не нравилось — она терпеть не могла памятники. Не потому ли она так упорно отбивала многочисленные попытки сделать из Маяковского официальный монумент?»
Много раньше ЛЮ распорядилась не устраивать могилу, а развеять ее прах: чтобы те, кто клеветал на нее при жизни, не вздумали бы глумиться над ее надгробием. В поле под Москвой и был совершен этот печальный обряд.
Так ушел из жизни последний свидетель, способный воскресить двадцатые годы с их прекрасным безумием, с их бесконечными надеждами, которым не суждено было сбыться.
Характерный русский пейзаж — поле, излучина реки, лес… На опушке поставлена как бы точка ее жизни — огромный валун, который привезли туда ее поклонники. На нем выбиты три буквы — ЛЮБ. Читаясь по кругу, они образуют то слово, что Маяковский не уставал ей повторять, — ЛЮБЛЮБЛЮБЛЮБ…
Прах ее развеян. День ли царит, тишина ли ночная, колышится ль желтеющая нива, заметает ли пурга проселки, светит солнышко, иль буря кроет небо мглою, — признания, страдания и клятвы поэта, прошедшие сквозь всю его жизнь, слиты теперь с природой и будут вечно витать над землей, где покоится прах его рыжеволосой Музы.
Не смоют любовь ни ссоры, ни версты.
Продумана, выверена, проверена.
Подъемля торжественно стих строкоперстый,
Клянусь — люблю неизменно и верно!
ПОСЛЕСЛОВИЕ, или Как из Лили Брик пытались сделать… А. Коллонтай
Честно говоря, послесловие читают нечасто. Но тут случай особый.
Я вынужден обратиться к жанру послесловия в связи с тем, что в последние годы, когда ЛЮ вернулась из небытия, дня не проходит, чтобы где-нибудь не промелькнуло ее имя. От злобного вранья до забавной чепухи.
Окружать Лилю Юрьевну массой фантастической брехни (теперь это называется миф или легенда) стало модой.
Стоило замечательному литературоведу Лидии Гинзбург в своих интересных мемуарах написать слова «Римское самоубийство Лили Брик», как один из наших «образованных» журналистов, не способный отличить метафорический образ от реальности факта, написал, что Лиля Юрьевна покончила с собой в Риме. И пошло-поехало. Несть числа статей, в которых авторы хоронили Лилю Юрьевну в этом древнем городе. В 1996 году доктор советских философских наук израильтянин Захар Гельман в журнале «Высшее образование в России» вновь повторил эту «сенсацию». Кстати, в свое время Маяковскому в визе в Рим было отказано. Сегодня же благодаря нашим журналистам все утряслось.
Издательство «Захаров» предложило мне написать документальную биографию Л. Ю. Брик. Стали оформлять договор, как вдруг выяснилось, что на Международной книжной ярмарке в Москве рекламируется книга Аркадия Ваксберга о ней же.
Позвонил Захаров: «Узнайте у него, Василий Васильевич, так ли это? Если так, то мы опоздали и наша затея лопнет».
С Ваксбергом мы не то что друзья, но хорошие знакомые, он был недавно у нас, подарил свою книгу «Кол- лонтай». Мы обедали, сидя в бывшей столовой ЛЮ, говорили о ней, о моей книге мемуаров «Прикосновение к идолам», в которой ЛЮ отведена большая глава. Ваксберг ни словом не намекнул, что собирается писать о Лиле Брик.
Итак, я звоню в Париж, где он теперь почти все время живет:
Аркадий, здесь заявлена ваша книга о Лиле Юрьевне. Так ли это? Я интересуюсь, ведь мне тоже предложили писать ее биографию.
Да что вы, Вася, это они там перепутали с моей книгой о Коллонтай, какая Лиля Брик? И вообще я считаю, что вы закрыли эту тему своими «Идолами».
Ну, я так не считаю, о ней еще можно писать и писать, но нехорошо, если выйдут сразу две книги одновременно.
Нет, нет, я не собираюсь о ней писать, — пудрит он мне мозги из Франции парижской пудрой. — Ее спутали с Коллонтай!
«Хорошо еще, что не с Крупской», — подумал я и удивился, ибо «Коллонтай» уже продавалась.
Когда книга Ваксберга вышла, я увидел, что много оригинальных эпизодов заимствовано из «Идолов», и разбросано, и пересказано своими словами. Нам в детстве говорили: «Дети, завтра мы будем писать изложение «Попрыгуньи». Перечтите ее вечером». Вот Ваксберг и сделал такое добросовестное переложение, кое-где присочинив, но кое-что и написав от себя, забыв, наверно, что пишет о лице, которое реально существовало.
И Шаляпин приставал к ней, когда ей, судя по ее дневнику, было двенадцать лет, и была она запойная пьяница, и сестра Маяковского жаждала выйти замуж за моего отца, хотя они друг друга терпеть не могли. Что хотел, то и написал, и приписал, и переписал. Словом, не становился на горло собственной песни.
Иван Тургенев был на обеде у Альфонса Доде, и Доде спросил о своих произведениях. Тургенев хвалил, но с оговорками. Это так опечалило Доде, что он, по уходе Тургенева, плакал вместе со своей женой. Меня это очень растрогало.
Интересно, как бы он отреагировал в случае с Ваксбергом? Лично я не плачу вместе со своей женой, а всем говорю, какой он непорядочный человек, что сказал мне неправду (главное зачем?!), но многих это почему-то не удивляет. Отныне я с большой осторожностью буду относиться к захватывающим фактам, которыми он насыщает свои очерки и книги, помня о фантазиях, наполнивших его книгу о ЛЮ.
Существует известный плакат двадцатых годов работы Александра Родченко, на котором изображена ЛЮ. Приставив ладонь ко рту, она призывает население покупать книги. Что ж, благородное дело. Недавно я видел тот же плакат, но ЛЮ призывала уже покупать мебель. Еще более забавно, что газета «Комсомольская правда» на листовке перед президентскими выборами изобразила Лилю Брик, нашептывающую Ельцину что-то на ухо. Интересно — что?! Я не удивлюсь, если увижу плакат Родченко, где ЛЮ рекламирует чипсы.
Ознакомительная версия.
