— Вы освистали Жана Шеврие, потому что спутали его с Жаном Маре?
— Нет, потому, что нам не нравится Жан Шеврие.
Мне рассказали этот случай.
По окончании спектакля актер «Комеди Франсез» господин де Шамбрёй, присутствовавший в зале, поздравил меня и спросил, где найти Мари Белл.
— Если ее нет в гримерной, она может быть в душе, я как раз иду туда.
Мы направляемся в душевые, де Шамбрёй идет впереди. Он позвал Мари. Через закрытую дверь Шамбрёй высказал ей свое восхищение.
Мари не знает, что я здесь. Я слышу, как она говорит господину де Шамбрёю:
— Ты видел, Жана Шеврие освистали, потому что приняли его за Жана Маре.
Жан показал мне письмо, которое ему прислал Роже Мартен дю Гар:
«Я обязан Вам чудесным вечером, дорогой друг. Жан Маре просто великолепен. Я восхищаюсь им с самого начала его карьеры и думаю, что видел его во всех ролях. Однако вчера вечером мне показалось, что до сих пор я не знал всей глубины его дарования трагика. Меня потрясли его царственное благородство поз, уверенность жеста, мощь голоса. Некоторые интонации, некоторые моменты страсти напомнили мне де Макса.
Удивительный сплав простоты, человеческих чувств и величия. Я два часа не отводил бинокля от его лица, я не упустил ни одного движения губ, ни одного взгляда из-под полуопущенных век. Я знал, что он умен, начитан, знал, что он артист до мозга костей. И тем не менее я восхищен силой его экспрессии, точностью и разнообразием нюансов.
Просто возмутительно, когда думаешь обо всех глупостях, которые писали об этом героическом исполнении.
Еще раз благодарю Вас, дорогой друг, всегда Ваш,
Роже Мартен дю Гар».
Меня вызвал к себе господин Тушар.
— Садитесь, — сказал он. — Угадайте, кто вас приглашает на роль Ксифареса в «Митридате»[37]? Ионнель.
Администратор часто говорил мне, что для этого человека я был воплощением всего, что он ненавидел в театре.
— Что вы намерены делать?
— Согласиться.
Этот актер традиционного стиля считал, не знаю уж почему, что я буду строить из себя звезду и не захочу подчиняться его указаниям. И был удивлен тем, что я всегда первым приходил на репетиции, старательно следовал его указаниям. Для меня это было естественно, поскольку я считаю, что, если ты согласился, чтобы тобой руководили, нужно слушаться. Очень скоро этот человек стал питать ко мне уважение и даже дружбу.
Спектакль имел большой успех. На этот раз я был принят публикой и критиками.
В истории «Комеди Франсез» постановка «Британика» была первым и пока единственным случаем, когда актер дебютировал одновременно как режиссер, декоратор и актер. В «Митридате» я довольствовался тем, что играл Ксифареса. Однако я не смог побороть желание улучшить свой костюм. В этом спектакле я снова встретился с Анни Дюко.
Мне предложили сыграть Ромео. Напрасно я объясняю, что стар для этой роли — мне исполнилось тридцать шесть лет. И мне не нравился перевод Сармана. Об этом, однако, я не говорил.
Зарабатывал я мало: восемьдесят тысяч франков в месяц, отказываясь от предложений сниматься в фильмах. Я хотел посвятить себя классической трагедии.
Мой импресарио переживала настоящую трагедию из-за того, что я должен был уплатить одиннадцать миллионов франков налогов. Она не представляла себе, как с моим маленьким жалованьем в «Комеди Франсез» (я получал меньше, чем главный машинист сцены) я смогу выйти из положения.
Меня пригласили на роль отца Роберто Бенци в фильме «Призыв судьбы». Предложили очень деликатно, опасаясь, что я откажусь играть отца. Я же, наоборот, согласился только по этой причине, так как собирался менять амплуа.
Подошло время отпусков. Значит, никаких проблем с «Комеди Франсез». Мне полагается три месяца отпуска.
Я уже готов отбыть в Италию, где должен сниматься фильм. Дирекция «Комеди Франсез» осведомляется, не смогу ли я отложить свой отъезд на два дня, чтобы сыграть «Британика» в классическом дневном спектакле в четверг. Ладно. Я договариваюсь с продюсером фильма. В четверг утром мне снова звонят из дирекции, чтобы предупредить, что после дневного спектакля будет репетиция «Ромео и Джульетты». Удивленный, я спрашиваю, настолько ли это необходимо, потому что на следующий день я уезжаю на три месяца. Не лучше ли все репетиции провести после моего возвращения. Дирекция соглашается и освобождает меня от репетиции.
Я играю «Британика». Между сценами отдыхаю в гримерной Рашель, которая служит нам фойе. Там меня нашел взбешенный Жюльен Берто.
— Итак, корчишь из себя звезду, отказываешься репетировать Ромео?
Я не отношусь к тому типу актеров, которым нужно много времени, чтобы сосредоточиться перед выходом на сцену. Но тем не менее мне важно быть спокойным и нормально себя чувствовать.
Поэтому я отказываюсь обсуждать этот вопрос с Жюльеном и прошу его уйти.
— Я здесь у себя, — кричит он (он — акционер театра, а я только актер на окладе).
— Тем более, если ты здесь у себя, то должен принять меня вежливо. Теперь будь любезен покинуть мою гримерную, или мне придется применить силу.
— Значит, ты не будешь играть Ромео.
— Тем лучше, у меня нет на это никакого желания.
В тот же вечер я послал нашему администратору письмо с просьбой об отставке. Я уже не помню точных выражений, но это было примерно следующее:
«Господин администратор!
Я решил оставаться актером на окладе всю жизнь, но если я терплю оскорбления от части публики, а также от части прессы, я не позволю, чтобы актер, являющийся акционером «Комеди Франсез», позволял себе относиться ко мне с меньшим уважением, чем ко мне относились, когда я работал статистом у Шарля Дюллена. Поэтому прошу меня уволить».
И отправился в Италию. По дороге остановился в Сен-Жан-Кап-Ферра, чтобы обнять Жана. Я застал его негодующим на окружающую его роскошь. Мне знакомы такие его кризисы. Постарался его успокоить. Едва только я пересек границу, как увидел голосующего на обочине дороги человека. Останавливаюсь. «Куда вы едете?» — спрашивает он. «В Рим». — «Я тоже». И зачем только я сказал, что еду в Рим! В мою машину садится некто очень странно одетый: на нем что-то вроде зеленого костюма с широкой черной полосой по шву драных брюк, порванная куртка, такая же грязная, как он сам. На ногах видавшие виды сандалии. Белья у него не было. Наверное, когда его волосы чистые, он блондин. Видно, что он не брился несколько дней. Он худой и кажется некрасивым. Воображаю, какое темное у него прошлое. Скоро мне придется остановиться пообедать. Как же его пригласить даже в самую скромную харчевню. Он рассказал, что сидел в тюрьме и только что освободился. Теперь едет в Рим, где живет его семья.
