Снова тренировочный сбор начался в середине июля в Гармиш-Партенкирхене, подготовкой на высокогорье. Мы сыграли в тех же самых летних турнирах, как и годом ранее, и сыграли очень хорошо. Мы выиграли больше, чем проиграли. Снова победили на Кубке Тампере в Финляндии. Лучше бы мы не выигрывали его, но мы выиграли. Некоторым образом я полагаю, что они посчитали — я нарочно принижал наши шансы, когда высказывал опасения по поводу молодости нашего состава и по поводу тех сроков, которые могли потребоваться для сплочения команды. Я считал, что мы сможем выйти в плэй-офф и, вероятно, закончим седьмыми-девятыми, и сказал им об этом. На основании тренировочного сбора они, возможно, подумали, что мы можем пробиться в четверку или тройку.
Но я знал ситуацию с другой стороны. Кайгородов принимал участие в тренировочном сборе, но неожиданно уехал в Оттаву. Я рассчитывал, что он вернется. На Малкина я не рассчитывал. Даже когда они объявили, под звуки фанфар, что он подписал с нами новый контракт и останется еще на один год, у меня были сомнения. Но Чистов ушел, Эрикссон ушел, Юшкевич оставил спорт. Королев на тот момент еще не вернулся. Так что, многие из моих вояк и лидеров, лучшие нападающие покинули команду, и, честно говоря, я не совсем понимал, о чем наш клуб думает. У нас ведь на январь запланировано открытие новой арены, где зрительских мест будет вдвое больше.
Наш клуб был тем, кто инициировал потолок зарплат, и, тем не менее, все лето я читал в Интернете: то Казань подписала этого игрока, то Уфа подписала тех двоих. Как эти клубы могли, при потолке зарплат, делать все это, в то время как мы только и делали, что отпускали своих игроков? Я сказал Величкину: «Не думаю, что этот потолок сработает, потому что невозможно отслеживать его соблюдение. Зарплаты не раскрываются. Никого нет на другой стороне стола, никакой ассоциации хоккеистов, которая помогла бы следить за тем, что творится в клубах. Все, кого мы отпускаем, подписываются за другие клубы за бОльшие деньги. Но цифрам контрактов увеличиваться не разрешено, и они не увеличиваются. Что происходит?» У него не было ответа для меня, хотя я подозреваю — они знали, что я прав, и это их беспокоило, судя по тому, что сразу после моего увольнения они начали сами прикупать игроков. Как только открылось первое трансферное окно, были сделаны изменения. Вернули Кайгородова. Подписали двух защитников. Нашли еще одного чешского форварда. Вдруг дела снова пошли в гору, и они сумели обойти потолок зарплат точно так же, как его обходили все другие клубы.
Еще одним возможным фактором было то, что я недостаточно заигрывал сына Величкина и жестко гонял его. Я действительно считал важным для команды, чтобы другие хоккеисты знали — Величкину-младшему придется зарабатывать свои «лычки». Вероятно, это фактор тоже повлиял на их решение.
Но ещё до этих событий у нас в разгар тренировочного сбора развернулась самая мыльная из всех мыльных опер — и в центре ее оказался Малкин. Когда весной я уехал домой, все казалось уже свершившимся фактом — Малкин отработал свой срок у нас, он оставался дома на год дольше, чем Овечкин; и отыграл на совесть. Он был готов ехать в НХЛ и уехал бы с нашим благословлением. Ну, или я так думал. Затем, однажды, где-то в середине лета, Величкин заходит ко мне и объявляет хорошую новость: Малкин, в конце концов, остается. Он подписал продление контракта, под принуждением, в предрассветные часы, в присутствии всех руководителей клуба, оказывавших на него давление и до конца разыгрывавших карту «преданности родному клубу». Они разъяснили Малкину, что он им кое-что должен. Конечно, Величкин не рассказывал это именно в таком виде; детали я выяснил позже: в начале августа, посреди ночи, в присутствии своих родителей, после того, как Рашников прилетел из Италии специально для встречи с ним, и чувствуя на своих плечах" тяжесть всего мира», Малкин, в конце концов, подписал контракт. На следующий день меня попросили прийти в офис к 9-10 часам утра для встречи и разговора с Малкиным. К счастью, они вышли из комнаты, и мы остались втроем — Малкин, я и Игорь, переводчик, которому я доверял.
Я сказал: «Malk, что ты думаешь насчет своего возвращения?» И он ответил: «Я не хочу оставаться». Тогда я спросил: «Если так, почему ты подписал контракт?» Он сказал: «Там было так много людей. Я запутался. Я знаю, что я обязан клубу». Все это висело на нем тяжелым грузом. Он — всего лишь молодой парень. Я думаю, все это задавило его, и он подписался. На следующий день он понял, что натворил и какую сделал ошибку. Поэтому я сказал: «В таком случае, делай не то, что тебе говорит разум. Делай то, что тебе говорит сердце. Тебе надо поступать так, как ты считаешь правильным для себя. Подумай хорошенько об этом. Сезон еще не начался, так что — еще не поздно».
Не очень-то я осознавал, насколько близко к сердцу он воспримет эти слова. Но через пару недель, по пути в Финляндию, мы остановились в Москве, чтобы сыграть матч с новой командой — Крыльями. Я стоял в углу переполненной раздевалки, вглядываясь во всех ребят и в Малкина особенно, и он был в абсолютном трансе. Я почти осязаемо видел мысли, роящиеся в его голове: зачем я все ещё здесь? что я тут делаю? Только не это опять. Он вышел на лед, по ходу игры забил дважды и сделал результативную передачу, но, когда вернулся, в его глазах не было никакой радости. И улыбки тоже не было — а ведь этот парень всегда улыбался. Я подумал: дела идут не так, как ему хотелось бы. Я точно знаю — душой он не здесь.
После игры мы все отправились в аэропорт и вылетели в Хельсинки. Самолет приземлился, мы все сошли и направились в зону получения багажа, чтобы забрать свои сумки и потом сесть в автобус. Но вдруг я увидел какой-то переполох: людей, громко разговаривавших и размахивавших руками. Я спросил Игоря, в чем дело, и он сказал: «Не можем найти Малкина». Я тут же подумал про себя: боже, он решился и ушел. Игоря и Геннадия отправили обратно в терминал на поиски Малкина, но он исчез. Его не могли найти. Он не проходил через досмотр для получения своего багажа. В ближайшее время оттуда вылетал рейс на Нью-Йорк, и мы подумали, что он сел в этот самолет. Позже мы узнали, что кто-то из его агентского окружения встретил и разместил его на несколько дней в надежном месте в Хельсинки, а затем, когда мы отыграли на Кубке Тампере, он спокойно вылетел в Северную Америку.
Впоследствии многие люди интересовались — что, если вообще что-либо, мы знали об обстоятельствах побега Малкина. У меня не было никаких подозрений, но я вспоминаю разговор с Варламовым, нашим капитаном. Он в достаточной мере говорит по-английски и может общаться со мной напрямую. Но он не является одним из «моих русских энхаэловцев». Он — настоящий русский хоккеист. И у Varly на лице была такая большая ухмылка, когда он сказал: «Он уедет в НХЛ.» И все ребята знали об этом, ни один не был разочарован, расстроен или хотя бы удивлен. Я думаю, они все считали, что так будет правильно для Малкина — все, до единого. Думаю, они знали, что его вынудили к принятию решения. У всех на лицах были улыбки, как будто кое-кто кое-кого одурачил. Я подумал: а не знали ли они о нем больше, чем знал я? Ведь команда даже глазом не моргнула. Не удивило меня и ничего из того, что Малкин сотворил в свой первый сезон в НХЛ. Я знал, что он штурмом возьмет ее. Он и в нашей лиге уже был более чем состоятелен как игрок. Это был не такой парень, кто может выдать великолепный вечер и затем ничего не показать в следующих двух играх. Решающие голы, передачи, с которых забиваются победные голы — он был великолепен. Если матч подвисал в неопределенности, он усиливал свою игру.
