Я возвращался в Буэнос-Айрес и думал, что найду там, наконец, покой, а попал на войну.
Слишком многое происходило в моей стране, слишком плохого… Я был за сценой, и, похоже, что во мне нуждались. 26 апреля они устроили самый большой фарс вокруг моей персоны из тех, что я помню. Меня задержала полиция! Задержала в районе Кабальито, в доме на улице Франклина, где я был с двумя друзьями, Херманом Пересом и «Солдатиком» Айялой, трезвыми как стеклышко, чище минеральной воды… Самое любопытное, что в операции по задержанию принимали участие не только полицейские, но и журналисты в таком количестве, что мне все это напомнило пресс-конференцию после того, как мы стали чемпионами мира!
Один из моих друзей-журналистов, которого я очень люблю, однажды рассказал мне, что в издание, где он работал, позвонили полицейские и предупредили о времени готовящейся операции. И еще одна «жемчужинка»: наше задержание осуществилось чуть позже намеченного времени, так как опаздывало испанское телевидение! Вот так вот…
Когда они ворвались, расшвыривая все вокруг, я спал. И, проснувшись, позвал Клаудию, потому что мне это казалось вполне логичным. Меня вытащили из кровати, я оделся и когда уже шел по коридору на улицу, видел отблески вспышек на камерах, слышал крики журналистов… Тогда я сказал оперативнику, что вел меня:
— Маэстро, там собрались все журналисты?
— Да, Диего. Там их целая куча…
— Хорошо, тогда поправь галстук, потому что тебя покажут по всем каналам, и тебя увидят дома…
И ты можешь поверить, что эта головка члена на самом деле поправила галстук?!
Следующее не имеет отношения к данной части истории, но на моем будущем, на том, что я сделал на поле, это, вне всякого сомнения, отразилось.
В те дни, когда я сперва сидел в камере, а потом сам заперся на седьмом этаже здания, где я жил, на углу улиц Корреа и Либертадор, мне предложили вернуться. В той комнате, где меня допрашивали, была банкетка наподобие тех, на которых отдыхают боксеры между раундами, и свет проникал лишь через щели в крыше. Сидя там, я услышал чьи-то шаги и уперся взглядом в стену. Вошел Маркос…
— Диего, ты сыграешь на чемпионате мира-94.
Он сказал мне это. Я ответил ему, что он рехнулся, но, с другой стороны, у меня в мозгу мелькнула идея, что это ни хрена не сумасшествие, что это возможно. Но все равно для этого слишком многое было нужно. К примеру, оставалось больше года до того момента, как мне разрешат выйти на поле. Но у меня еще были, были возможности избавиться от порока…
9 июля я впервые принял участие в футбольном матче — на том самом месте, где впервые в жизни танцевал с Клаудией. Но на этот раз я не танцевал — плясали соперники; мы обыграли их со счетом 11:2 и стали победителями чемпионата Метрополитано по мини-футболу. И хотя я сыграл только один матч, этот титул стал и моим тоже.
Случившееся со мной после этого заставило меня задуматься над тем, что в такой стране как Аргентина или в том мире, где мы живем, выражать свою солидарность с кем-либо порой подобно сущему наказанию.
Сперва в субботу 3 августа 1991 года, в день рождения Тоты, я принял участие в благотворительном матче, весь сбор от которого должен был пойти на покупку нового томографа для больницы Фернандеса, так как он был им просто необходим, особенно после той катастрофы с актером Адрианом Хио. В связи с этим руководство «Боки» разрешило мне тренироваться с командой, которую возглавлял Оскар Вашингтон Табарес. Они чуть не сошли с ума, бедняги! Как будто бы я отвлекал их, приковывал к себе все их внимание, что я не мог… Что за херня: если я сделал столько для «Боки», почему она не могла протянуть мне тогда руку?! И кроме того, плохи были дела со спонсором; организаторы матча и также Ана Феррер, жена Адриана, измучались, пытаясь найти хотя бы кого-нибудь, кто их поддержит, кто даст им несколько песо в обмен на рекламу, и не сумели найти никого. Когда же я объявил об участии в этом матче, откуда ни возьмись появилась целая куча. Тогда я сказал им, организаторам и Ане: «Примите, пожалуйста, то, что на моей футболке не будет рекламы. Те, кто дают деньги, должны давать их не только и-за меня, но и без меня».
К счастью — и это самое главное, трибуны оказались заполнены до отказа, а я смог сыграть; это было моим возвращением в футбол, которое состоялось на поле «Феррокарриль Оэсте». Непередаваемое ощущение! Я говорил, что люди забыли обо мне, что они думали, будто я решил выйти на поле только ради больницы, но на самом деле для них Эль Диего уже вернулся, и все было хорошо.
Потом, в апреле 92-го, произошел другой случай, куда более неприятный, связанный с благотворительным матчем в честь Хуана Хильберто Фунеса, который был выдающимся игроком «Ривера», но на тот момент боролся за свою жизнь. Сегодня я мог бы включить «Буфало» в список моих больших друзей, самых близких, потому что я был рядом и разговаривал с ним в последние 15 минут его жизни. Некоторое время назад его поместили в санаторий Гуэмес с разбитым, разорванным на части сердцем. Мне было очень больно видеть этого медведя распластанным на кровати. С Клаудией мы продолжали находиться рядом, спрашивая Иванну, его жену, нужно ли ей что-нибудь. И в последний день 11 января 1992 года судьба привела меня туда, к его кровати. Хуан позвонил мне, сказав, что хочет меня видеть; что он мечтает о крсном «Мерседес-Бенц» и собирается его купить. Я помню, как сказал ему: «Хуан, будь спокоен, я уже переговорил с друзьями из одной фирмы, они зарезервировали его за тобой. Будь спокоен, Хуан». И он умер там, почти у меня на руках. Поэтому я говорю, что он мне как друг, и в последние минуты его жизни я был рядом с ним. Близко как никогда. Мы сопровождали Иванну во всех этих ужасных хлопотах, которые в подобных случаях, когда кто-то умирает, и потом мы отправились на кладбище Сан-Луис, где его и похоронили.
Начиная с этого самого момента, я начал думать о матче в его честь. О том, чтобы сделать что-нибудь в память о Хуане и также чтобы помочь его семье: Иванне, сыну Хуампи, чьи глаза были самыми грустными из всех, что я видел в своей жизни. Я бы мог дать им немного денег, и все на этом. Но я хотел сделать для них нечто большее, то, что понравилось бы Хуану. Тогда мне пришла в голову мысль, что вряд ли что-нибудь может быть лучше футбольного матча. Я помню, как мы с Клаудией были в моем доме в Морено, все еще не пришедшие в себя от пережитого, и я внезапно сказал: «Ма, знаешь, что я должен сделать для Хуана? Матч, футбольный матч… и я тоже приму в нем участие».
Ясное дело, что я по-прежнему был дисквалифицирован, но про это я даже не вспомнил. Это был матч, организованный не ФИФА, а группой игроков в честь другого игрока. И я знал, что если выйду на поле в форме, на трибуны придет больше народа, выручка от продажи билетов будет больше, и все это булет для Хуана.
