…В 11 часов слышна жестокая перестрелка. Это не полк, не два — это громадное столкновение передовых пехотных частей. В 7 часов вечера по Божьей милости спустился туман, разразился ливень, тьма и мгла наступили раньше ночи. Стреляли уже только со злобы, не видя друг друга, но всё реже и реже и, наконец, замолкли совсем.
Было ли жутко на сопке? Это не был страх личной опасности, но боязнь неудачи, „скандала“ прозевать врага, позволить захватить себя врасплох, не суметь отбить какую-нибудь безумно-дерзкую атаку японцев…
18 августа.
…Почти без сна прошла и 6-я ночь. Стало быстро светать. Знобило холодком. Нервы были так натянуты, что каждый звук, каждое слово и обращение звучали для меня как-то особенно резко и я чувствовал болезненность любого толчка, вызывавшего меня из инертности. Звук резал ухо, свет щурил глаза, тело болело каждой складкой кожи…[568]
И вдруг началось и у нас..! Музыка пуль как-то взбодрила меня и вызвала полное напряжение сознания и воли. В густом и высоком гаоляне было страшно душно. Солнце ожигало отвесно. Мы буквально продирались через чащу посадок. Крик первого раненого был ужасен. Шли прямо на выстрелы, на смерть.
Сквозь последние раздвинутые стебли увидели тёмные фигуры японцев и на мгновение застыли. И тут же в нас полыхнуло огнём в упор. Рота хлынула назад неудержимым водопадом. О том, чтобы остановить эту лавину, не могло быть мысли. Со стыдом и горечью я повернулся и сбежал по скату до первого уступа. Со мной оказались только четверо солдат из роты и пули, пули… Прострелены китель и шаровары. Как Господь уберёг — только ему и ведомо. И вновь отступление, теперь уже на Мукден.
…По улице тянулась страшная вереница окровавленных искалеченных людей. Раненых несут на плечах, на ружьях, на мешках за четыре угла и за ноги, на полотнищах палаток, на носилках из ружей с перекинутой шинелью. И всё это в крови…»[569]
30 августа.
…От сырости и холода у меня застонали спина и бока, заныли ноги, и я хоть и заснул, но протянул всю ночь в беспрестанном кошмаре, повторяющемся чуть не каждодневно после ляоянских дней. Мне казалось, что рота куда-то ушла, а я заспался, остался один на биваке и опоздаю в дело; и каждую ночь я вскакиваю по несколько раз. Что делать с нервами?..[570]
1–21 сентября.
…Все дни рыли окопы и укрытия для батарей у деревень Интань и Хуньхэпу перед Мукденом…[571]
Из письма Георгия Адамовича брату от 20 сентября 1904 года:
Милый, дорогой Боря! Давно не получали от тебя известий. Теперь мы будем писать тебе не вместе, как раньше, а по отдельности. Это гораздо лучше. Если одно письмо пропадёт, то, по крайней мере, дойдёт другое. Вова — юнкер Павловского военного училища; так странно кажется, что он уже не кадет. Ходит к нам каждые воскресенье и среду.
В гимназии мне дали награду — книгу и похвальный лист, но книга не особенно интересная. Начали учить латинский язык; совсем не так трудно, как я думал, потому что все слова страшно по…. на французский. Третью часть твоего дневника мы ещё не получили. Пиши, как сможешь. Крепко целую, дорогой Боричка. Очень тебя любящий Жоржик[572].
22 сентября.
…В 5 часов утра, когда заря ещё едва наметилась, а тёмное небо было сплошь усеяно яркими звёздами, рота уже завтракала. Было холодно, вода замёрзла. С рассветом громадный караван гусей потянулся к югу. В 7 часов полк собрался у деревни. Солнце взошло, но ещё не грело. В 7½ мы выступили по Мандаринской дороге, составляя с N-ским полком и артиллерией правый авангард 10-го корпуса. Поля почти не убраны, одиночные печальные китайцы смотрят нам вслед. Переход в 16 вёрст до Сахэпу…[573]
25 сентября.
…Ночь прошла спокойно, ничего, кроме мороза, не беспокоило. Ручей за моим окопом замёрз, и солдаты разбивали котелками лёд, набирая воду. Сводило ноги, трясло…
28 сентября.
…В 5½ на постах, где-то впереди нашего правого фланга, началась перестрелка. Прошло 10 минут, и загремело «ура»… Стала понятна та ужасная картина, которая разыгралась. В темноте, таясь по низинам, неприятель подкрался, залёг и с рассветом двинулся в атаку: сонные люди схватились за ружья, затрещала пальба, но поздно! Враг всё ближе, грянул клич и сошлись на штыки…
29 сентября.
…Ночи между боями! Не они ли останутся после войны самым ужасным воспоминанием? Целый день идёт состязание нервов, заходит солнце, кончился огонь; вздохнёшь и в ту же минуту чувствуешь до чего же велико изнеможение. Хочется лечь, растянуться, закрыться с головой и забыться. Но в окопе полтораста людей сонных, небыстрых умом. Раздастся внезапно банзай — спросонок всё это шарахнется. И один ответчик — ротный командир.
День стоял ясный и ветреный. Вся правая четверть кругозора, ярко освещённого солнцем, была охвачена боем: по небу, быстро распускаясь, неслись дымки разрывов. Как смерчи, ходили взбитые фанатами бурые фонтаны пыли и дыма. Из слившегося в непрестанный гул грома орудий долетало «ура…»
30 сентября.
…Отступали потрясённые впечатлениями боя и измученные бессонными ночами. Колонна двигалась с мучительными остановками, на которых какая-то сила отводила все мысли и заманивала одной, неотразимой и сладкой: опуститься на землю и мгновенно заснуть. Расстроенному мозгу начинает казаться, что всё идёт навстречу и надвигается громадной, давящей массой… Господь не помиловал! Налетели тучи, хлынул осенний ливень, и разразилась неописуемая, бесконечная гроза, точно остановившаяся над нами. Усталость приближалась к отчаянию. И во втором часу ночи люди ложились в грязь один за другим…[574]
1 октября.
…Мы сидели, не показываясь из окопа. Только наблюдатели стояли на флангах, следя за каждым снарядом. Холодно и сыро. Влево от нас и немного впереди отдельной вершиной поднималась Хоутхайская сопка. Клонило ко сну, страшная усталость подавляла впечатлительность. Но звонкий вой своих и японских снарядов непрестанно бередил сознание опасности и безжалостно мучил.
В 2½ часа дня началась ужасная, гремящая, воющая и грохочущая артиллерийская дуэль. Над окопами водворился ад. Одна из шрапнелей разорвалась с таким металлическим звоном, точно в небе повстречались и разбились вдребезги два громадных медных таза, бросив в нас сноп свинцовых пуль. Удар за спиной полыхнул в окоп огнём и гарью. С дымом осыпалось облако выброшенной земли. Нас так тряхнуло и оглушило, что на секунду жизнь была отнята. Сознание вернулось, но только чтобы опять оборваться на втором и третьем таком же ударе…
