Тайная мысль его была: разыскать «Тмутараканский камень», наделавший столько шума среди археологов. В 1792 году камень был обнаружен лежащим у солдатской казармы вместо порога. Эта находка стала известна в столице по копиям, полученным Палласом и Мусиным-Пушкиным, была расшифрована высеченная на камне надпись, существенная для установления местоположения Тмутараканского княжества, о котором упоминается в «Слове о полку Игореве» и в нескольких летописях. Но камень вдруг пропал, следы затерялись. Львов нашел его за оградой церкви города Фанагория (по-турецки Таман). Одновременно он обнаружил мрамор «времен греческих гегемоний» с надписью и барельефом, изображающим двух крылатых гениев с лавровыми венками в руках, и, кроме того, обломок античной статуи - превосходной работы торс воина. Нашел он также две капители с изощренным типично генуэзским рисунком - все это были свидетели последних иноземных колоний на Руси до прихода татар.
Собрав находки, Львов водрузил их наподобие «памятника древней русской истории» в Фанагорийском храме, в приделе. Вместо подножия поставил две генуэзские капители. Сверху их прикрывал новоиайденный Тмутараканский камень, еще выше - камень античной Греции, а наверху - мраморное изваяние воина. На обломке старой колонны была высечена надпись, объясняющая значение камня, завершающаяся словами:
«Свидетель веков, послужил... к обретению исторической истины о царстве Тмутаракаиском, найденный 1792 ...из былия извел Львов Никольской 1803...»
С камня позднее была отлита гипсовая копия и послана в Петербург, где ею занялись крупнейшие русские археологи, А. Н. Оленин опубликовал его подробное описание, в Петербург был привезен и сам камень.
В «дорожной тетради» сохранился рисунок Львова с надписью: «Обломок греческого барельефа на паросском мраморе из Фанагории привезенного и в церкви Таманьской оставленного 1803 авг. 17».
Львов много и охотно рисовал зверей и птиц, населяющих полуостров. В Темрюке зарисовал развалины крепости, в станице Пекле - двор и крытую соломой избу, сделав пометку: «19 августа жилище вияка, то есть полка в Пекле т. е. в аде... у нефтяных источников».
Двадцатого августа Львов ездил на Бугае - перешеек, 21-го был снова в Тамани, 24-го - уже в Керчи.
«Крым, - восклицает Иванов, - толь давно обитаемая земля! О Крым! - Кимвров, готфов, греков, генуэзцев, турок, татар, наконец русских сие обиталище рассказывает повсюду свою историю, но время, удруча его летами, заставляет заикаться. - Страиновидны, дики, неприступные горы его, ... для поэта, для живописца, предмет избранный».
В Крыму Львов тоже проявляет интерес к древней архитектуре - города Кеммирикон и Парфенион, Еникалс. Он нарисовал древшою церковь в Керчи (внешний вид и интерьер), несколько ее барельефов, чудесный барельеф на крепостной стене, в Еникале - руины крепости, развалины в Кафе (Феодосии). К 27 августа относится его последний крымский рисунок, потому что в Кафе, как пишет Иванов, «генералу приключилась болезнь». Он поехал прямой дорогой в Москву, а Иванову поручил осмотр западных городов Таврической области.
Иванов выполнил поручение Львова, объехал весь Крым, то верхом на лошади, то в татарской арбе, проехал Перекоп и догнал Львова в Кременчуге.
О возвращении Львова в Москву ничего не известно. Быть может, он жил в Тюфелях, быть может, у Николы в Воробине, «где дом светлейшего затмился», быть может, по санному пути приезжал в свою усадьбу Никольское...
Он болел. Болел, видимо, долго и тяжело. Опять бродил по комнате на костылях. Но упорно продолжал заниматься делами. Отослал Н. П. Шереметеву своего ученика Кустарева, шереметевского крепостного, с его чертежами. «Теперь учеников ваших у меня никого нет, и печники и земляные строители все выпущены. Кустарев был последний!» Одновременно просил продать ему старый Конюшенный двор, понадобившийся «для подворья», - если цена не будет «свыше сил кошелька»140.
Шереметев только что понес тяжелую утрату - скончалась горячо любимая жена, знаменитая певица Параша Жемчугова. Еще в 1791-1792 году Львов переводил для нее по просьбе Шереметева либретто оперы Паизиелло «Нина, или От любви с ума сошедшая», исполнявшейся в Останкинском крепостном театре. Теперь Шереметев в память жены воздвигал в Москве грандиозную богадельню - «Странноприимный дом»; для покрытия расходов он продавал все прежние дома и владения и поэтому принужден был Львову отказать.
В один из самых трудных периодов жизни неотлучно оставался при Львове старый друг его - юмор. Юмор никогда его не покидал! В 1803 году за время болезни Львов сочинил смешной пустячок, к сожалению, не дошедший до нас: «Барин под Титлом, мужики в господах. Комедия в Действии, с песнями и без песен и Так и Сяк пожалуй».
Вот и сейчас он пишет басню! Давно он их не сочинял. Со времен дружбы с милым, верным Хемпицером.
«23 ноября 1803, Москва! больной после Крыму.
Кому как по натуре Львова стихи.
Баснь.
Дурак привык купаться в луже,
Дурак, поди в реку! - Там хуже:
Там течет,
Светла, мешает Да студена как лед, -
Дурында отвечает -
Дурак наш так считает:
«Где смирно, хоть черно,
Но тихая вода,
То там и золотое дно».
О! Дурень! там - беда».
Больной, но, как всегда, активный, полный творческих исканий, планов и надежд, Львов славит неустанное движение человека вперед и порицает прекращение движения, безразличие, пассивность, славит до последних дней жизни.
В Москве в ночь с 21 на 22 декабря Львов скончался.
Он погребен в усадьбе Никольском - Черенчицах, в усыпальнице воздвигнутого им храма Вознесения. У алтаря была водружена бронзовая доска с надписью:
«При вратах царских храма сего
Почиет прах соорудившего оный
Николая Львова,
родившегося 1751-го,
скончавшегося 1803 г. дек. 22
на 52-м г. от рождения».
«Поистине сие нас поразило, - пишет Державин Капнисту, сообщая о кончине друга. - Вот, братец, уже двое из стихотворческого круга нашего на том свете. Я говорю о Хемницере и Николае Александровиче. Долго ли нам на сем свете помаячить?»141
«...Но кто ж моей гитары струны
На нежный будет тон спущать,
...Кто памятник над мной поставит,
Под дубом тот сумрачный свод,
