Чтоб долететь до Италии, у нас хватило и энтузиазма, и милостей «Аэрофлота». А вот чтоб по-настоящему снимать на улицах Рима — нужны были специальное разрешение и «крутой» карман спонсорских денег. Кармана не было. Соответственно не было и разрешения.
Все было готово — машина, камера, актриса. Но не итальянская полиция и жандармерия.
Начинаем снимать. Подходят полицейские:
— Здесь снимать нельзя.
Тут с ними вступает в контакг Ярмольник. Он невинно интересуется:
— Совсем нельзя?
— Надо иметь специальное разрешение.
— А с рук можно?
— С рук можно, но коротко, а с земли без специального разрешения вообще нельзя.
— То есть много нельзя, а немножко можно? — валяет дурака Леня.
— Нет-нет, нельзя!
Тут Леня боковым зрением видит, что мы уже заканчиваем съемку.
— Ну что ж, раз нельзя, значит, нельзя. Значит, не будем! Нет, не будем снимать. Закон нарушать нельзя. Поедем в другое место. Мы закон уважаем. Уважаем, и точка.
Пока он таким образом отвлекал полицию, вздыхал и разводил руками, мы успевали все снять.
Валентин Толкачев, президент корпорации ТВТ, красивый и элегантный, был одним из наших ангелов-попечителей.
Я все время подбивала его сняться хотя бы в эпизоде. Он категорически не соглашался. Но однажды все-таки попал в кадр, случайно, однако с большой пользой для картины. Когда Валентин вместе с Леней отбивал нас от очередных жандармов (а мы в это время, как и положено, снимали), панорама скользнула по его выразительной фигуре, которой он, к счастью, перекрыл Леню Ярмольника, то бишь московского героя фильма — Гришу, иначе кадр был бы испорчен: с какого такого перепугу, непредвиденно и неоправданно, Гриша оказался бы в Италии в начале фильма?!
Воровать Италию очень помогал еще один высокий, широкоплечий и очень надежный человек — ассистент оператора Толя Мананников. За ним прятались и камера, и оператор Нахабцев. Толя тихо двигался вместе с камерой, а из-под его руки скромно торчал «шпионский» объектив.
Так мы пиратски отработали все три дня. Единственное место, где нам не приходилось прятаться, — был наш российский консульский особняк, который в фильме сыграл роль богатого дома богатой Лучаны.
Я попала в Рим впервые. Но не испытала ни священного трепета, ни естественного желания походить по музеям. Я всего лишь приехала на съемку. (Сейчас бы мне туда — прогулялась бы как следует.) Из всего Рима запомнились места съемок да полицейские с жандармами.
Моя милиция
Родная милиция в родной Москве тоже не стояла в стороне от съемок. Чаще помогала, но иногда мешала.
Только начали репетицию на Ленинских горах — тут как тут ГАИ:
— Нарушаете! Где разрешение?
— Да у меня все письма месяц назад подписаны и разосланы! — блефует Ярмольник.
Милиционер — к рации. Обзвонил все начальство. Возвращается:
— Нет ваших бумаг нигде!
— Вот видите, как вы работаете! — возмущается Ярмольник.
— Это почта, — оправдывается гаишник.
Катафалк
Был в картине и четвертый главный герой. Автомобиль «Багги».
Куроргная машина. Открытая, развозит отдыхающих по пляжу.
В сценарии у Эмиля Брагинского значились «Жигули». Оператор Володя Нахабцев стал тихо поднывать:
— В «Жигулях» неинтересно: ни сцены не снять, ни осветить…
Конечно, он был прав.
Володя однажды уже снимал «Багги» в какой-то картине и вспомнил о ней.
Но я боялась неординарности, изысканности, в которую могла увести эта машина. Мне казалось, что она помешает зрителю воспринимать ученого Гришу как обычного московского полубезработного интеллигента. Поэтому отнеслась к Володиной идее настороженно.
Все же мы поехали к Сергею Воробьеву, постановщику трюков, смотреть машину. «Багги» оказалась жива и здорова. Была маленькой и скорее смешной, нежели экстравагантной. И жуткого ярко-красного цвета. Зато номер у нее был 0651 — сумма первых двух цифр была равна сумме последних. Это был счастливый номер! Для меня! (Каждый человек имеет право на свой маленький идиотизм…) Остальное меня уже не волновало — заверните!
Перекрасить в черный было делом одного дня. И вот наше чудо — на съемочной площадке.
— Я на этом катафалке не поеду! — восклицает Лучана.
— Это же антиквариат, Ремарк в подлиннике, — парирует Гриша.
А потом Ира Селезнева обаятельно обыграет «невозможности» этой машины, то падая в нее спиной, то задирая ноги, как у балетного станка.
А пес будет запрыгивать на багажник машины так грациозно, как будто всю жизнь на этой машине только и ездил.
Постановщиком трюков тут же стал Сережа Воробьев. Сложных задач у него на этой картине не было — один раз скатиться за Ярмольника по лестнице, один раз покрутиться за Селезневу на машине, ну и чтоб «Багги» была безотказной.
…Однажды к нам на площадку зашел Александр Иншаков, президент всех каскадеров. Просто проведать нас.
Мы как раз снимали эпизод, где героиня Селезневой, взбалмошная итальянка, на огромной скорости крутилась в машине по двору, никак не могла ее остановить и вылетала на улицу, разметав груду коробок.
— Саш, — шучу я, — слабо упасть в этой груде случайным прохожим?
— Не слабо, — отвечает он серьезно.
— Бесплатно…
— Согласен.
— Прямо в этом красивом костюме?
— Прямо. У меня еще один есть.
Упал и снялся. Прямо в том красивом костюме.
Бой на мосту
В маленькой роли у меня впервые снялась Лия Ахеджакова. Прекрасная комедийная актриса.
Ее героиня, жуликоватая и вместе с тем жалкая дамочка, с двумя подручными обирает Лучану на мосту.
В картине мы «оприходовали» два моста.
Один из эпизодов — поездку к бывшей Гришиной жене — снимали на Крымском. Шум, гарь, с двух шагов не слышно друг друга. Невозможно дышать.
Пришел человек:
— Я директор моста! — кричит.
Я даже не знала о такой должности.
— Очень приятно! — кричу — Чем можем быть полезны?!
Ну, все как обычно: платите, пляшите, дышите…
Эпизод с Лией снимали на Бородинском. Без директора, но еще труднее: шумно, много пешего народу, машины со всех сторон. Яркое солнце.
Оператор Нахабцев решил свести с ним счеты. Я поняла, что его лучше не трогать. Конечно, оператору хочется, чтоб все выглядело идеально, чтоб сцена была снята в одном световом режиме, лучше в мягкий пасмур… Но, увы, так сегодня почти не бывает. Нет времени, читай — денег, чтоб ждать подходящую тучку. И тем более нет возможности перенести из-за этого съемку на следующий день. Но иногда я отступаю.
