Никого не нашлось. Чилийская провинция казалась американским агентам скучнейшим местом на планете. Добровольно забраться под сень Христа-Примирителя на макушку Южной Америки было для них непосильным испытанием.
* * *
Поздно ночью поезд прибыл на вокзал Мапочо, и Григулевич вышел на перрон, вдыхая бодрящий воздух чилийской столицы. Тишина, черные силуэты гор на фоне густо-синего неба, разрозненные огни в окнах невысоких домов. Поселился Иосиф в отеле, расположенном в сотне метров от вокзала. Заснул быстро, зная, что впереди — насыщенный событиями и беседами день. Так и получилось. Утром, в назначенный час, Иосиф встретился с Леопольд о на ступеньках национальной библиотеки. Они позавтракали в мрачноватом заведении, которое по аргентинским понятиям скорее походило на арестантскую столовую, чем на кафе. Затем углубились в аллеи Санта-Лусии, ухоженного парка, расположенного на горе в историческом центре Сантьяго.
Иосиф дал Леопольдо возможность выговориться. Нет, на трудности он не жаловался. Он нуждался в элементарных словах поддержки. Главное его сомнение: не отправил ли его Иосиф в чилийское захолустье как бы за «ненадобностью», только для того, чтобы «занять» делом после «мексиканской операции». Для Григулевича этот вопрос стал неожиданным: он думал, что события в Койоакане для «Алекса» преодоленный этап. Пришлось поговорить с ним на повышенных тонах. Как он мог вообразить такое! Как можно заниматься совместной нелегальной работой, если ты не полностью доверяешь товарищу?
К чести Леопольдо, он быстро понял, что сморозил глупость. Сказал, что это результат одиночества. По прошлой работе привык работать в тесном контакте, в коллективе. Здесь же — почти полная изоляция, и переписка — не спасение. Между заданным в Сантьяго вопросом и полученным из Буэнос-Айреса ответом проходит в лучшем случае неделя. Обстановку для разведывательной работы в Чили трудно назвать благоприятной: даже в партии есть паникеры, считающие, что Москва вот-вот падет. Для него, «Алекса», вера в победу Советского Союза — главный критерий при отборе людей. Тех, кто сомневается, он безжалостно отметает.
В дальнейшем Леопольдо никогда не возвращался к этой теме. Работал на совесть, искренне переживая, что не все из намеченных дел удается завершить.
Успешнее всего шла работа на «фабрике документов», которая имела кодовое название «Mercado» (Рынок).
Сомнений в том, чем мог быть полезен резидентуре 28-летний Марио Ауэса Абукалил, у «Алекса» не было. Его семья занималась типографско-издательской деятельностью. Печатали все: от календарей до железнодорожных билетов. Три брата — Соломон, Марио и Максимо издавали «Арабский бюллетень», что позволяло им влиять на умонастроения в колонии. В этом еженедельнике Марио публиковал свои стихи и обозрения на международные темы, в которых не скрывал своего восхищения Советским Союзом и деятельностью Сталина. Тайное вступление Марио в КПЧ положило конец публикациям на политические темы. «Надо сделать так, чтобы о твоих коммунистических увлечениях вспоминали как можно реже», — сказал ему Гало.
Партийный псевдоним у Марио был довольно прозрачный — «Поэт», но, помня чилийскую поговорку «подними любой камень и под ним найдешь поэта», менять его не стали. Вначале «Поэт» «освещал» нацистское проникновение в местную арабскую колонию, где «приветствовался» антисемитизм Третьего рейха. В Сантьяго печаталась еще одна арабская газета — «Арабский мир», в которой из номера в номер появлялись перепечатки из геббельсовских изданий и пропагандистских брошюр германского посольства в Чили. Газета с ожесточением выступала против англо-американских союзников, в первую очередь из-за их позиции в отношении Палестины. Планы создания на ее территории еврейского государства вызывали почти единодушное недовольство арабской общины.
После небольшого испытательного срока «Поэту» поручили создание секретной типографии, которая в переписке «Артура» и «Алекса» обозначалась как «Mercado» (Рынок). Марио был прирожденным конспиратором и идеально подходил для столь ответственной работы. В подвальных помещениях «Рынка» трудились граверы и печатники, изготовляя паспорта, удостоверения личности и другие необходимые для жизни в Чили и передвижения по миру бумаги. В распоряжении «паспортистов» имелись подлинные печати и штемпеля, акцизные марки, без которых удостоверения личности не имели силы, образцы подписей полицейских начальников. В подвальных помещениях «Рынка» трудились граверы и печатники, изготовляя паспорта, удостоверения личности и другие необходимые для жизни в Чили и передвижения по миру бумаги. В распоряжении «паспортистов» были подлинные печати и штемпеля, акцизные марки, без которых удостоверения личности не имели силы, образцы подписей полицейских начальников.
За 1942—1943 годы «Рынок» снабдил чилийскими паспортами не менее 150 испанцев, которые без единого провала перебрались в Аргентину и Уругвай, а оттуда — в воюющую Европу. Многие из них попали в отряды партизан — «маки» и сражались против немцев на оккупированной французской территории, а после освобождения Франции — на испанской земле против Франко. «Артур» и «Алекс» уделяли много внимания бесперебойному функционированию «Mercado», из самых невероятных источников добывали деньги для оплаты бумаги и материалов, необходимых для изготовления документов. Создание «Mercado» они считали одним из главных достижений своей резидентуры в Чили[52].
* * *
По заданию Москвы в Чили были подобраны люди для нелегальной работы в Испании и Португалии. Советская разведка намеревалась создать в Лиссабоне и Мадриде «наблюдательные пункты». Португальская и испанская столицы воспринимались в Москве как подозрительные места, кишащие нацистскими шпионами и дипломатами из союзнических стран. «Там они сговариваются против Советского Союза», — однажды сказал Берия Фитину.
Одним из агентов «Артура» в Испании стал Кристиан Касанова Суберкасо. Рекомендовал его Гало Гонсалес. Кристиан родился в Сантьяго в 1919 году в обедневшей, но влиятельной аристократической семье. Он с юношеских лет весьма иронически относился к своей родне «голубых кровей», что легко прочитывается в его автобиографическом романе «Натали, или Человек в белом»[53]: семья «состояла преимущественно из дилетантов. Это был ярчайший пример поверхностности. Их культура ограничивалась знанием немногих стихов Альфреда де Мюссе и умением бойко сыграть два-три этюда Шопена».
Отец, тем не менее, был для Кристиана вне критики, потому что являлся человеком высоко образованным, настоящим тружеником. Он возглавлял правительственный журнал «Экономика и финансы», являясь ведущим экспертом в этих материях[54].
