Ознакомительная версия.
Некоторые женщины приводили больных детей, и мне пришлось послать в Псков за полным набором лекарств. Всегда благодарные, матери приносили мне подарки: несколько свежих яиц, завязанных в платочек, несколько грибов или корзину ягод. Их мужья и отцы в большинстве своем воевали на фронте, некоторые были убиты. К этому времени война, казалось, длилась уже так долго, что они даже не помнили, когда она началась, и не могли представить себе, что она когда-нибудь закончится. Они знали, что мы воюем с немцами, но если и слышали когда-нибудь о союзниках, то уже забыли об этом.
Внушительная толпа старых мужиков и баб посещала церковные службы по воскресеньям и праздникам. Они приходили пешком или приезжали на телегах, запряженных тощими маленькими лошадками. Территорию монастыря заполняли люди в разноцветных платках и, несмотря на жару, в тулупах. После службы крестьяне собирались группками и разговаривали, почесывая шеи и лузгая семечки. Иногда я подходила к ним и слушала их споры о войне. Временами даже пыталась объяснить им, что происходит на фронте. Они ничего не знали о внутренней политике, о Думе, и это их не интересовало, но каким-то загадочным образом они узнавали самые фантастические, неправдоподобные слухи о царе. Это были сказки о его жизни и анекдоты с многочисленными подробностями, диалогами, но лишенные и тени злобы или критики. Старая поговорка «Милостив царь, да не милостив псарь» прекрасно иллюстрирует представления народа о власти.
Они рассказывали, как император во время своей поездки на фронт прощал провинившихся солдат, а других награждал по заслугам, как наказывал командиров за несправедливое отношение к подчиненным. Эти рассказы нравились им гораздо больше, чем мои разъяснения о войне и действиях наших далеких союзников. Это было для них непостижимо, находилось за пределами их интересов, было недоступно их пониманию.
С другой стороны, они определенно ждали, что после войны будет дележка земли. Они считали вполне естественным, что землю, которую они пахали, следует отобрать у помещиков и отдать им.
Глядя на них и слушая разговоры, я часто ощущала почти страх. Миллионы крестьян по всей России, думала я, рассуждают точно таким же образом. Они не держат на нас зла; но ни мы, правительство, ни общественное мнение не властны ни постичь, ни поколебать эту непреклонную убежденность большинства населения нашей страны. Нам не удалось понять психологию крестьян или просветить их; а теперь уже слишком поздно.
Где-то далеко партии приступали к прениям, созывались собрания, члены Думы выступали с речами, министров отстраняли от должности, различные группировки дергали за те или иные нити. Но ничто не помогало этим людям, ничего не предпринималось в их интересах. Таковы были мои мысли летом 1916 года. И даже теперь, когда я пишу эти строчки, положение русского крестьянина остается, полагаю, без изменений.
Меня всегда озадачивало, почему моих родственников и окружающих меня людей не беспокоили проблемы крестьянства в России. Во время своих поездок за границу они, вероятно, обращали внимание на сравнительное благополучие этого класса на Западе. В Швеции перед войной у каждого наемного рабочего был свой собственный велосипед. Фермеры жили в чистых домах за муслиновыми занавесками, а их дети получали образование в колледжах. Я не могла привыкнуть к мысли, что эти здоровые, жизнерадостные люди, всегда чисто одетые, были крестьянами.
Правда то, что государственное образование русского крестьянства было и остается исполнено таких трудностей, что полностью победить неграмотность было невозможно. Климатические условия, проблемы с транспортом, громадные просторы страны, психологическая инертность сыновей и внуков крепостных крестьян – все это нужно было принимать в расчет.
Но правда и то, что попытка дать образование крестьянам была плохо организована и построена на совершенно неправильной основе. Те, кому было вверено дело образования (то есть деревенские священники и деревенские учителя), сами ни в малейшей степени не были подготовлены к этой задаче. Их знания были поверхностными, чисто теоретическими. Они не знали ничего, что могло бы иметь практическую пользу для крестьянина. С другой стороны, они поднаторели в абстрактных рассуждениях, в пропаганде незрелых революционных догм. Посланные в далекие деревушки, они жаждали более широкой деятельности, но пренебрегали обучением детей в пользу проповедей мятежа их изумленным родителям.
Эти идеи, укоренявшиеся в этом классе медленно, тем не менее, падали на подготовленную почву – ведь крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости в 1861 году, не владели собственной землей, а только общинной, и такой порядок вещей, неправильный по сути, был источником всех их бед. Они жаждали иметь землю в своей собственности и с растущим нетерпением ждали всеобщего ее перераспределения.
Некоторые помещики, понимая опасность, делали что могли. Они пытались ввести новые методы возделывания почвы, заводили лучшие породы скота, новые сельскохозяйственные машины и старались объяснять людям, как важно соблюдать личную гигиену. Но такие попытки не заходили очень далеко, да и были редки и непоследовательны.
В результате своего пребывания в течение нескольких недель непосредственно среди крестьян я осмеливаюсь утверждать, что полностью поняла их проблемы. Да, у меня не было достаточно времени, чтобы изучить это всесторонне и глубоко, но я все же поняла гораздо больше, чем понимала раньше, и ясно видела, что наше прежнее существование в качестве правящего класса было основано на иллюзиях, чуждых реальной жизни, что основа нашего существования была непрочной.
Глава 22
Сомнительное избавление
Когда я возвратилась в Псков и снова стала получать новости с полей сражений из первых рук от генерала Рузского, командующего армиями Северного фронта, я обнаружила, что эти донесения далеко не утешительны. За линией фронта также продолжался распад. Внезапное назначение Б.В. Штюрмера премьер-министром дало толчок новым пересудам о немецком влиянии. Кроме того, был отстранен от должности Самарин, обер-прокурор Синода, а Владимир, петроградский митрополит, был переведен в Киев. Его пост занял Питирим – доверенный человек и приверженец Распутина.
В июле 1916 года Сазонова уволили с поста министра иностранных дел, и вместе с ним ушла единственная надежда и опора союзников. Его должность была временно доверена Штюрмеру, подозреваемому в прогерманских настроениях.
В сентябре министром внутренних дел был назначен Протопопов. Этот выбор всех поразил. Ставленник Распутина, Протопопов был любопытной и очень спорной фигурой в мире политики.
Ознакомительная версия.
