Чингисхан - Сокровенное сказание монголов. Великая Яса

После того… зимой и осенью года Зайца (1207-й. – A. M.) Чингисхан с многочисленною ратью снова повоевал эту страну, очистил [от неприятеля] и захватил большую ее часть…

Осенью года Лошади (1209-й. – A. M.) Чингисхан пошел в страну тангудов, взял большой город Арик (Яргай. – A. M.), привел к покорности всех бунтовщиков, завоевал все крепости. Чингисхан взял в жены дочь их правителя Лун-Шудрага; для поддержания порядка он оставил в стране тангудов своего наместника и войско…

Затем Чингисхан вознамерился напасть на страну таджиков (Хорезм. – A. M.). [Вернувшись оттуда] в свою ставку в год Курицы (1225-й. – A. M.), через некоторое время он услышал, что правитель тангудов снова восстал. Его охватило желание отомстить (изменнику), но он уже был стар и чувствовал, что уже близок момент перехода [в иной мир]. Тогда Чингисхан созвал своих детей, близких и нойонов, изложил свое завещание, сделал наказ относительно государства, хана-наследника, армии, дал наставления детям.

Осенью того же года (1225-й. – A. M.) Чингисхан напал на Хашин[443]. Правитель тангудов Лун-Шудрага молил Чингисхана о пощаде: «Я был перепуган и совершил недобрый проступок. Но коли [Чингисхан] смилуется, даст мне отсрочку и поклянется, что будет считать меня своим сыном, я выйду из крепости».

Чингисхан поклялся и дал ему отсрочку на определенное время. Но вскоре Чингисхан захворал и на смертном одре дал наказ: когда он умрет, не объявлять об этом, не оплакивать его, дабы враг не узнал об этом и вышел [из крепости] в назначенный срок. А когда они выйдут, следует всех схватить и перебить.

Весной года Собаки (1226-й. – А. М.) Лун-Шудрага вышел [из крепости] наружу; его и всех, вышедших с ним, предали мечу мщения, а затем захватили всю страну тангудов.

Гроб с телом Чингисхана привезли в ставку в начале года Свиньи (1227-й. – A. M.), где и осуществили обряд оплакивания – таким образом стало известно о смерти Чингисхана…

Из [племен] тангудов было множество военачальников. Из их числа был Чаган-нойон, которого Чингисхан привел и воспитал как сына. Тогда ему было пятнадцать лет. Чингисхан называл его пятым сыном. Он начальствовал главною тысячей Чингисхана. В тот век было так обусловлено и принято за обыкновение, что в тысяче, несмотря на то что она будет главной (или старшей), не должно быть более тысячи [воинов].

Всю эту тысячу составляли люди, которые принадлежали ордам и самому Чингисхану. Всякого рода подати, провиант, повинности, дары и прочее, что предоставляют войскам, – всем этим снабжали по справедливости тысячу Чингисхана и тех, кто принадлежал лично ему. И все это давали по требованию Чаган-нойона. Во времена Угэдэй-хана тот поставил Чаган-нойона во главе всех войск, находившихся на границе Хитая, присоединив к тому управление Хитаем в такой мере, что царевичи и нойоны, которые сидели в тех пределах, все состояли в его повелении.

Был [и] другой командир, по имени Буда-нойон, которого также привел Чингисхан из Тангуда. Он командовал личной сотней императора. Когда Чаган-нойон был откомандирован [в Хитай], его тысячей стал начальствовать этот Буда-нойон…

Рассказ об этом Буда-нойоне таков. Его в тринадцатилетнем возрасте привели пленником из страны тангудов. Он пас в орде стадо быков. Однажды Чингисхан, охотясь на зверя, увидел его. Положив свою шапку на конец палки, он почтительно стоял и держал чашку. Чингисхан спросил: «Что ты делаешь и что это такое?»

Он ответил: «Я – тангуд, взятый тобою в полон, тоскую от одиночества. Я положил шапку на конец палки и говорю: «Из нас двоих один пусть будет старшим». А шапка выше меня будет, поэтому я и должен ей служить!»

Чингисхану понравились эти слова, и так как он увидел в них признаки способностей и прямоты, то привел его в свою ставку к Бортэ-фуджин и велел заняться воспитанием его. Так как счастье было ему помощником, он стал командиром сотни. После того он сделался командиром [Чингисхановой] тысячи. Во времена Угэдэй-хана, когда Хитайское государство окончательно было завоевано и подчинилось, [Угэдэй-хан] поручил ему [управлять] теми областями и [командовать] войсками, которые были в той стране.

Хабул-хан есть третий предок Чингисхана. Монголы третьего предка называют элэнчик (элэнц. – A. M.). От него народилось и ответвилось много колен и ветвей; детей и внуков его называют Хиад.

Старший сын его был Охин Бархаг. Значение слова «охин» есть «девушка»; так как он был чрезвычайно красив и благообразен, так что засмотревшиеся дивились и изумлялись его красоте и совершенствам, его назвали Охин Бархаг. Он умер в молодости. Он имел сына по имени Сурхагту журхи (Хутугту журхи). Внук его был Сача бэхи. Все хиад-журхинцы суть от рода его…

Второй сын его был Бартан-батор, бывший дедом Чингисхана…

Третий сын – Хутугту-Myнгур, из рода которого было много племен. Он имел сына по имени Тайчу, от рода которого суть некоторые Хиады.

Четвертый сын – Хадан-Батор… Сначала он был в союзе с Чингисханом, но затем стал заодно с Ван-ханом.

Пятый сын – Хутула-хан… имел старшего сына по имени Жочи, который ему наследовал. Жочи со своей тысячей пришел к Чингисхану и присоединился к его армии. Хутула-хан имел и другого сына, по имени Алтан; сначала он присоединился к Чингисхану, но потом… ушел к Ван-хану. В конце концов Алтан был убит воинами Чингисхана.

Шестой сын его был Тудугэн отчигин…

…Хабул-хан имеет совершенный почет и славу у монгольских племен; он был ханом-предводителем племен, подчинившихся ему. Так как он и все его дети были храбры и мужественны, молва о них достигла Хитая, пришла к Алтан-хану и его военачальникам. Алтан-хан в отношении Хабул-хана был высокого мнения и искал пути сближения с ним. Он хотел, чтобы с обеих сторон была пробита большая дорога дружбы и соединения. Вот почему и отправил к нему послов с приглашением.

Когда Хабул-хан прибыл туда, Алтан-хан оказал ему полный почет и уважение, его потчевали различными яствами и напитками. Так как хитайцы были склонны к хитрости и уловкам и исподтишка, вероломно нападали на сильных врагов и славились отравлениями, то Хабул-хан заподозрил, что ему подсыпают яд в пищу.

Поэтому он под предлогом облегчения то и дело выходил вон и сблевывал все съеденное… Затем он опять являлся к Алтан-хану и как ни в чем не бывало снова много ел и пил. Хитайцы удивлялись и говорили: «Всевышний господь сотворил его господином благоденствия и силы: он ненасытен и не пьянеет от такого количества питья!»