Я связался с Московским УКГБ и получил оттуда весьма тревожное сообщение: «Кук» вот-вот будет арестован, и ПГУ не следует вмешиваться в это дело. Пока я раздумывал над тем, что предпринять, стало известно, что «Кук» схвачен с поличным при попытке совершения сделки, включавшей валютные операции, скупку и попытку вывоза за рубеж художественных ценностей.
Что я мог сделать, если человек, хотя бы в прошлом и агент разведки, совершил преступление? Ответ был ясен — он должен нести наказание по закону. С тех пор как я видел в последний раз Анатолия, много воды утекло, он мог переродиться за это время. Наша действительность в состоянии скрутить кого угодно, даже такого в прошлом идеалиста, как «Кук», в пух и прах разносившего пороки буржуазного строя. Я горестно вздохнул и попытался забыть о происшедшем.
Напомнило о нем снова письмо Селены, переданное мне через Дональда Маклина, работавшего с «Куком» в том же институте. Жена «Кука» писала: «…во время допросов в Лефортовской тюрьме Анатолию сказали, что он получит срок в восемь лет и его отправят в лагерь, где он не проживет и месяца. В течение некоторого времени я знала, что Анатолия подозревают как американского шпиона. Я не думаю, что из деликатности мне следует молчать об этом, ибо подозрения беспочвенны. Анатолия неоднократно допрашивали о нашем знакомстве. Следователи не могли поверить, что мы встретились случайно. Они хотели знать, как мы «нашли» Вас…»
Холодок пробежал по коже, когда я закончил чтение письма. Выходит, преступление, за которое посадили «Кука», — для отвода глаз. В основе всего дела — подозрения в шпионаже.
Я вспомнил, как Московское УКГБ, возглавлявшееся многие годы Виктором Алидиным, маленького росточка генералом с тупым бульдожьим лицом, прихвостнем Брежнева и Гришина, корчившим из себя Бонапарта, сфабриковало групповое шпионское дело «Стая», по которому проходили десятки видных советских литераторов и деятелей культуры. Основанием для заведения дела послужили показания одного рабочего, впоследствии признанного сумасшедшим, якобы наблюдавшего высадку парашютиста на территории Белоруссии. В поисках парашютиста возникла фантастическая по здравым понятиям версия, согласно которой родственник известного советского писателя выехал нелегально в Англию, а в СССР с его документами выброшен английский разведчик-нелегал для внедрения в советское общество, сбора секретной информации и идеологического разложения его изнутри. Этим делом Алидин долгое время морочил голову руководству страны, пока последнее слово — «липа» — не сказали специалисты из 2-го Главного управления КГБ.
Другой фабрикацией было дело еврейского отказника Анатолия Щаранского, обвиненного в шпионаже в пользу США. Следователи, занимавшиеся этим делом, рассказывали мне, что с трудом, под давлением Алидина, сумели свести концы с концами и передать дело в суд. А суды в те времена отказать КГБ просто не могли.
Пока я думал над тем, что и как можно предпринять для вызволения «Кука», Маклин, несмотря на свой возраст и болезнь, продолжал настойчиво добиваться пересмотра судебного приговора. Он обратился ко мне с просьбой передать Андропову, что не верит в шпионскую подоплеку дела. В письме, переданном Крючкову, Маклин, в частности, писал: «…на основе полученной от Селены информации у меня сложилось впечатление о значительном несоответствии сурового наказания, вынесенного Анатолию, и обстоятельств, в которых он нарушил советский закон. На последнем этапе его деятельности переплелись два различных фактора — моральная неустойчивость Анатолия, спекуляция валютой и художественными ценностями и предположения органов госбезопасности о его возможном сотрудничестве с американской разведкой. Если последнее обстоятельство не подтвердилось, справедливости ради надо учесть это в определении меры наказания Анатолия».
Крючков согласился, что просьбу Маклина нельзя оставить без внимания, и предложил ознакомиться в архиве с судебными материалами на «Кука» прежде, чем докладывать о нем Андропову.
Когда я прочитал семь томов показаний, экспертиз и прочих документов, мне все стало ясно: люди Алидина, не видя выхода из тупиковой ситуации, понимая, что собрать доказательств шпионской деятельности «Кука» не удастся, решили реализовать дело путем введения в окружение «Кука» своего агента из числа валютчиков. Он действовал как провокатор, втянув Анатолия в незаконную сделку и позволив КГБ схватить их обоих в момент ее заключения.
Один из сотрудников Московского УКГБ, знакомый с оперативной стороной дела «Кука», потом рассказывал мне, что «Куком» заинтересовались вскоре после его приезда из США. Внимание КГБ привлекли критические высказывания Анатолия о советской действительности, несогласие с методами руководства предприятием, на которое «Кука» устроили работать. Он был вынужден уйти из химии и переключился на проблемы экономики, в которых тоже стал преуспевать. Однако его неприятие многих сторон нашей жизни сохранилось. По этой причине его рассматривали как скрытого врага советской власти, а возможно, и шпиона, засланного в Советский Союз на длительное оседание по заданию ЦРУ. С целью получить искомые доказательства заместитель Алидина генерал Новицкий подослал к «Куку» под видом западного бизнесмена своего агента, который «напомнил» «Куку», что тот давно не выходит на шпионскую связь и забыл о своих обязательствах перед Западом. «Кук» спросил, что ему надо конкретно делать, но бизнесмен больше не появлялся.
Прорабатывалась и другая версия: Анатолий и Селена заброшены в СССР через США как агенты разведки КНР. Повод для этого бдительным чекистам дали некоторые про-маоистские высказывания обоих во время обострения советско-китайского идеологического спора.
Пока я углублялся в подробности истории «Кука», в США завязался еще один сюжет, к которому я имел прямое отношение. Нью-йоркский резидент КГБ Юрий Дроздов в личном письме ко мне высказал мнение, что посол СССР, заместитель генерального секретаря ООН Аркадий Шевченко завербован ЦРУ и необходимо его как можно скорее отозвать из США. В обоснование своих подозрений Дроздов выставил ряд аргументов и личных наблюдений, не лишенных убедительности. Трудно было, однако, представить, чтобы чиновник столь высокого ранга, в прошлом помощник и доверенное лицо Андрея Громыко, оказался вдруг шпионом.
Примерно за год до командировки в Нью-Йорк Борис Иванов принимал Шевченко в Ясенево, а затем поручил мне переговорить с ним об анонимке, обвинявшей Шевченко в получении взятки в валюте за помощь в выезде одной советской гражданки в США. Шевченко зашел ко мне в кабинет, мы мило побеседовали, выпили кофе с коньяком, и я пообещал разобраться с авторством подметного письма.
