Комсомольцы «Красного треугольника» бросили вызов ленинградской молодежи: «Отчислить один процент зарплаты в фонд индустриализации». Смородин помог молодежи «Красного гвоздильщика» поддержать этот почин.
Началось движение за снижение расценок. Первой подала голос бригада электросварщиков на заводе «Красный металлист». Ее инициативу поддержали во всех районах города. И сейчас же возник почин на Пролетарском заводе за Невской заставой — отработать один день в фонд индустриализации. С предложением выступил старый маляр Слободчиков. Он образно мотивировал свое предложение.
«Раздумывая над тем, как добиться увеличения вложений в промышленность и через это усиления темпов индустриализации страны, я вспомнил слова одного украинского крестьянина:
— Если бы все дубы да соединить в один дуб, то какой бы был дуб! Все секиры — в одну секиру, всех людей — в одного человека. И если бы этот человек взял ту большую секиру да рубанул ею по тому большому дубу, то великий получился бы удар!
Если взяться нам, всем рабочим и крестьянам Советского Союза, да отработать на индустриализацию один праздничный день и если к этому прибавить еще обложение всех частных, кооперативных и торговых предприятий налогом в размере однодневного дохода, то получится у нас удар не хуже того, о котором говорил украинский крестьянин. Так додумался я до организации Всесоюзного трудового праздника — Дня индустриализации».
Комсомольская газета «Смена» напечатала обращение к Правительству СССР. В нем говорилось, что молодые хозяева просят выпустить третий заем индустриализации и гарантируют его размещение на всех заводах и фабриках города Ленина. В числе предприятий, которые начали поход за выпуск займа, газета называла «Красный треугольник» и «Красный гвоздильщик», Балтийский завод и «Красный путиловец».
Выпуск займа совпал с Днем индустриализации, который ленинградская комсомолия предложила провести 6 августа вместо традиционного религиозного праздника второго, яблочного спаса.
Но Смородин в День индустриализации не был в Ленинграде. От фронтовых будней, от жарких боев возле Чудского озера, в районе Гдова, Нарвы и Юрьева остался горький след. После тяжелой контузии почти пропало зрение в правом глазу, и довольно часто — по погоде или от волнения — мучили боли в виске. Однако Петр это скрывал. А летом двадцать девятого года неожиданно обострился ишиас.
Немедленно вмешался Сергей Миронович. Он распорядился выдать Смородину путевку в Сочи и приказал выехать на курорт как можно быстрее.
Был конец июля — знойное, красивое южное лето. Впервой оказался Смородин совершенно без дела да на Черноморском побережье Кавказа. И в непривычной обстановке: врачи обхаживали его, как старика.
Пальмы перед окнами санатория, ласковая синева моря, ленивые часы на каменистом пляже. Но все было не по душе: в нем жил неистребимый комсомольский дух, жажда активной деятельности в привычной питерской обстановке.
Он даже захандрил. С неделю валялся на койке, иногда без книги, и все никак не мог смириться, что рядом с его фамилией непременно ставят противоестественное прилагательное «больной».
В первых числах августа прикатила компания товарищей из Ленинграда, и санаторная жизнь вошла в колею. Были два газетчика — люди шустрые, шумные, на слова острые. Были старые питерские рабочие, с ними Петр не разлучался. Но самой колоритной фигурой был Алексей Егорович Бадаев. Подступало ему под пятьдесят, а держался он молодцом. Его имя недавно присвоили крупнейшему пивоваренному заводу страны, и в сочинской колонии ленинградцев он шел под кличкой Пивной король. Но сам пиво не пил.
Бадаев подкупал не только колоритной внешностью. И по складу характера, и по рабочей закалке, и по жизненному пути он был личностью весьма интересной. Много лет довольно близкие отношения связывали его с Лениным, особенно в те годы, когда он был большевистским депутатом в IV Государственной думе.
По скромности он не любил рассказывать о себе. Когда же товарищи упрашивали, начинались удивительные вечера воспоминаний.
Петр смирился наконец с положением больного: приезд Бадаева заметно оживил обстановку.
А в Питере тем временем уже распорядились судьбой коммуниста Смородина: Сергей Миронович Киров 7 августа 1929 года подписал решение обкома — рекомендовать Петра Ивановича Смородина первым секретарем Василеостровского райкома ВКП(б) вместо Петра Ивановича Струппе, который должен был возглавить Ленинградский облисполком. Струппе и отправил телеграмму в Сочи, известив Смородина об этом решении.
Новость упала как снег на голову в жаркий августовский день. Петр размышлял в одиночестве пять суток и ничего пока не говорил ни Бадаеву, ни другим товарищам, опасаясь, что они начнут приносить поздравления и собьют его с твердой позиции, на которой он решил держаться до конца. 14 августа он отправил Струппе большое письмо, написанное карандашом, по-видимому, в два приема. В этом документе весь Петр Смородин — и человек, сформировавшийся в грозные годы революции, и взыскательный коммунист.
«Тов. Струппе! Получил твою телеграмму. Она окончательно пришибла меня. Решительно возражаю против своей кандидатуры по следующим причинам.
Молод, как в возрастном, так и в партийном отношении, недостаточно выдержан (бывают временами заскоки). Горяч. Еще слишком мало партийного опыта работы.
Есть ряд столкновений с работниками района, которые неизбежно обострятся; не коренной василеостровец, плохо знаю предприятия района.
Абсолютно не имею никакого желания работать секретарем. Если будут заставлять работать, так это будет работа из-под палки.
Итог: молод, мало опыта, горяч, мало выдержки, плохо знаю район, нет желания работать…»
Затем он приписал, что поправляется слабо и надо бы еще отдохнуть ему тут сверх месяца дней семь-десять.
Но дела района уже захватили его. Он спрашивал у Струппе, что нового на Васильевском острове, как идет чистка партии и перевыборы в партийных организациях. И как подписываются рабочие и служащие на третий заем индустриализации.
Возможно, Струппе написал несколько слов Алексею Егоровичу Бадаеву, чтоб тот воздействовал на строптивого Петра Смородина. Во всяком случае, разговор у них был, и старый коммунист Бадаев говорил молодому коммунисту Смородину:
— Петя, когда я выступал в IV думе, мне было столько же лет, как тебе сейчас. И неужели ты думаешь, что мне было легче, чем тебе — будущему секретарю Василеостровского района?
Что Петр думал, возвращаясь в Ленинград из Сочи, никому не известно. Только при первой же дружеской встрече с Сергеем Мироновичем Кировым он дал согласие…
