Ознакомительная версия.
Глава 34 (август 1891 — февраль 1892) «Дуэль» и голод
Шестнадцатого августа 1891 года, в день своего тридцатишестилетия, жена Александра Чехова, Наталья, родила мальчика, которого окрестили Михаилом. Павел Егорович восславил появление первого законного внука в письме к Александру: «Чеховская фамилия разрослась на Севере и Юге. <…> Умножи, Господи, и посети виноград сей, его же насади десница Твое! <…> Я приехал раньше в качестве Предтечи приготовить путь и Чертог очистить <…> в котором будем жить, как сельди в бочонке по пословице „в тесноте, не в обиде“»[227].
Александр лелеял младенца и даже нанял для него отдельную корову, однако над семейным кланом Чеховых — Гольден вскоре сгустились тучи. Семья Анастасии, старшей и самой благополучной из сестер Гольден, впала в нищету — ее супруг Пушкарев лишился всех своих денег. Вместе с детьми она переехала к Анне Ипатьевой-Гольден, и та снова обратилась с мольбой к Антону: «Обращаюсь к Вам ради Христа, дайте возможность нам пережить это трудное время <…> если не достанет 30 рублей, надо всем выселяться на улицу. Антон Павлович, ради всего святого помогите нам, авось заплатим, хоть и не скоро, да и обращаться к другим тяжело, а Вы — другое дело, это никто не будет знать, а его [Пушкарева] самолюбие не пострадает»[228].
Похоже, что Антон помог Пушкаревым деньгами. Мать сестер Гольден, оказавшись в Москве лишним ртом, перебралась в Петербург к Александру и Наталье. Гагара, как называли ее в семье, прожила с ними восемь лет, хотя была очень плоха и, по словам Александра, «предъявляла настойчивую кандидатуру на Елисейские поля».
Той осенью Антону часто приходилось размышлять о смерти. От туберкулеза умер приятель Александра, Леонид Третьяков. Редактор «Будильника» Курепин, поощрявший ранние литературные опыты Антона, умирал от раковой опухоли на шее. В письме к Суворину Антон сообщал о тете Феничке: «Дни сочтены. Славная была женщина. Святая». Двадцать пятого октября ее не стало[229].
В Москву приехали Суворин и Дофин, остановились в «Славянском базаре», подхватили грипп и заразили им Антона. Он так разболелся, что спиртные напитки стали казаться ему «противными на вкус». На Луке пробил последний час Зинаиды Линтваревой; Антон напечатал некролог в газете «Врач». Той осенью, побывав на трех похоронах, он впал в столь мрачное настроение, что Александр в своем письме сменил обычный шутливый тон на искренне сочувствующий: «Антоша, милый мой. Мне хочется сердечно и искренно согреть тебя лаской. Тебе, бедному, действительно достается много. Твое последнее письмо (закрытое) произвело такое впечатление, что жена заревела, а у меня потускнели очки. Милый мой, дорогой Антоша, тебя некому пожалеть. Тебе не хватает той ласки, которая дается всякому, кого любит женщина».
Антон, впрочем, сам оградил себя от женской ласки. Елена Плещеева ушла из-под носа, обручившись с бароном де Сталь-фон-Голыштейном. Кундасова уехала в Батум (втайне надеясь, что Антон последует за ней). Лика была отвергнута за женское коварство. Не хотел Антон видеть и Елену Шаврову. В письме от 16 сентября он отчитал ее за рассказ «Мертвые люди», в котором гинекологи выведены селадонами и циниками, а холостяки «пахнут, как собаки»: «Гинекологи имеют дело с неистовой прозой, которая Вам даже и не снилась и которой Вы, быть может, если б знали ее, <…> придали бы запах хуже, чем собачий. <…> Все гинекологи идеалисты. <…> Я не смею просить Вас, чтобы Вы любили гинеколога и профессора, но смею напомнить о справедливости, которая для объективного писателя нужнее воздуха».
Когда Шаврова зашла к Антону с визитом, он велел передать ей, что «не принимает»[230]. Лике же, которую тянуло к Антону, оставалось лишь жаловаться на жизнь бабушке: «Вообще живется не особенно хорошо; <…> у Чеховых бываю довольно редко, у Софьи Петровны тоже. <…> Раскаиваюсь, что не осталась на зиму в Покровском. Иногда так хочется к Вам и вон отсюда!»231 Работу в Московской думе Лика оставила; теперь она жила частными уроками и подрабатывала в гимназии. Неожиданно объявившийся отец обещал ей денежную помощь. Она все еще надеялась выучиться на певицу, но холодность Антона повергла ее в депрессию. Всю зиму она писала бабушке о том, что подозревает у себя чахотку.
Друзья Антона нуждались в нем не меньше прочих. Флейтист Иваненко умолял помочь найти ему работу: «Если Вы, Антон Павлович, откажете в моей просьбе, то прошу прислать револьвер, который мы вместе покупали, а если не пришлете, то мне все равно одолжит его Иван Иванович…»[232] Виолончелиста Семашко Чайковский по просьбе Чехова устроил в оркестр Большого театра. Другие так и не дождались участия Антона. В начале ноября ему писал Грузинский: «Сижу и горюю, Антон Павлович! Жена моя простудилась, ухаживая за своей больной сестрой. Той лучше, а жена свалилась с ног, и с ней началось что-то тяжелое. <…> Не посещая здоровых, Вы, быть может, побываете у больных?»[233]
Внимание Антона было занято повестью, которую он отправил летом Суворину. Тот возражал против названия «Дуэль», предлагая назвать повесть «Ложь». Антон настоял на своем варианте. «Дуэль» в большей степени следует традиции русского романа, чем вся предыдущая чеховская проза: ее герои — один из них носит славянскую фамилию Лаевский, а другой — немецкую, фон Корен, — являются представителями конфликтующих мировоззрений (пассивного славянского и маниакального немецкого) и дерутся на дуэли. Новизна повести состоит в том, что Чехов не сочувствует ни тем, ни другим убеждениям, хотя своих героев он любит. Читая «Дуэль», трудно представить себе, что автор недавно побывал на Сахалине, — место ее действия напоминает Батум или Сухум и скорее заставляет вспомнить о поездке Чехова на Кавказ в 1888 году с Дофином. Повесть начинается и заканчивается сценами у моря, и слова героев заглушает шум волн. Роль положительных персонажей играют местные жители (их гармоничное единение противостоит раздорам между «колонизаторами»), а также наивный дьякон, нарушающий ход дуэли, и снисходительный к человеческим слабостям врач, пытающийся уладить конфликт между Лаевским и фон Кореном. Такие сахалинские впечатления, как жизнь коренного населения и миссионерство отца Ираклия, если и нашли отражение в повести, то лишь в ряде незначительных деталей.
Повесть имеет вполне законченный сюжет. Лаевский приезжает на Черноморское побережье с чужой женой. Узнав, что в Петербурге умер ее муж и понимая, что теперь он будет вынужден на ней жениться, он пытается собрать деньги для тайного побега. Фон Корен, морской зоолог, приезжает в тот же самый город, чтобы подготовиться к экспедиции. Пытаясь оправдать моральную трусость, Лаевский в пародийном ключе развивает толстовские идеи о порочности и никчемности женского племени. Фон Корен убежден, что в интересах цивилизации следует помочь природе в уничтожении «хилых и негодных». В подтверждение своих научных взглядов он собирается убить Лаевского на дуэли. Кульминация повести столь же традиционна, как и ее конфликт. Невенчанная жена Лаевского сломлена и физически, и морально; тот же, узнав, что она уступила домогательствам полицейского пристава, переживает глубокое потрясение. Выстрелы, прозвучавшие на дуэли, преображают героев: Лаевский и его жена начинают новую жизнь, а фон Корен освобождается от непримиримости, признавая, что «никто не знает настоящей правды». Из-под обломков рухнувших интеллектуальных теорий пробиваются наивные верования доктора Самойленко и дьякона. Оптимистичный конец повести не вполне убедителен: она слишком привязана к модным для того времени идеям — аскетизму Толстого и «борьбе за существование» Дарвина. Лаевский своей истеричностью и неумышленностью поведения напоминает Александра Чехова; в фон Корене сошлись одержимость Пржевальского, несокрушимость логики профессора Вагнера и твердость убеждений самого Антона. При этом два главных героя повести являют собой две авторские ипостаси, вступающие между собой в конфликт на фоне равнодушной природы. В последующих чеховских произведениях этот конфликт будет развиваться без вмешательства автора: читатель сам должен убедиться в том, что любая идеология празднословна.
Суворину «Дуэль» настолько понравилась, что он занял под нее все выпуски литературного приложения к «Новому времени» за октябрь и ноябрь. Несмотря на то что в результате у Чехова в Петербурге прибавилось врагов — он вытеснил повестью других литераторов, — его репутация самого крупного современного писателя-рассказчика теперь укрепилась окончательно. Второй чеховской публикацией стал анонимный критический фельетон «Фокусники», напечатанный в «Новом времени» 9 октября. Разразился скандал, и в результате Общество естествоиспытателей было вынуждено перестроить московский зоосад по примеру гамбургского и приобрести новых, здоровых зверей.
Ознакомительная версия.
