Благодаря бабушке, появившейся в Париже в 36-м, в доме говорили только по-русски. Она много рассказывала о себе, своей нелегкой судьбе, о своем муже, Маринином дедушке. Он был неисправимым гулякой, баловнем богатого московского семейства, частенько исчезал на несколько дней в компании цыган в «местах сомнительных удовольствий». Бабушка, безумно любившая своего шального супруга, прощала ему все. Марина находила много общего в своей судьбе и жизни бабушки.
Как вспоминала будущая актриса, бабушка «учила меня русским песням, сказкам, стихам, водила в православную церковь. Верующей я не стала, но русское начало во мне углубилось...» Марина воспитывалась на русской классике: Чехов, Булгаков... На вопрос о любимом литературном произведении неизменно отвечала: «Лев Толстой «Смерть Ивана Ильича». Это шедевр. Абсолютный. Туг все: и стиль, и философия, и нежность, и динамизм, и доброта». Хота к глубокому пониманию русской культуры она приблизилась позднее, через Высоцкого.
В годы второй мировой войны Поляковы-Байдаровы оказались «под немцем». «Мы жили около большого вокзала, который бомбили все время... Голод... Моя мать похудела на 30 килограммов» Она ничего не ела, все отдавала детям... У нас не было отопления, спали одетыми... У отца был полушубок, нас им накрывали. Когда отец уходил на работу, он давал мне кусочек мяса. Он единственный, кто в семье ел мясо, потому что работал. Он мне давал кусочек мяса, и я его весь день сосала. Отец был совсем не коммунист. Он был анархистом, но родители очень переживали за Россию...»
В девять лет Марина начинает подрабатывать на радио, ее пришли в хореографическую школу при «Гранд-Опера». Через год она вместе с Таней-Одиль впервые появляется на съемочной площадке фильма «Летняя гроза», который ставил известный режиссер Авдре Кайятт. Потом снимается в английской картине «В жизни все устраивается». В 14 лет она заключает контракт с известной итальянской кинокомпанией «Чинечитта», переезжает в Рим и участвует в съемках еще трех картин
В ней расцветает женщина: «Из костлявой плоской соплячки я преобразилась в пышную высокую женщину ростом 175 сантиметров. Я восхищалась своим телом и, любуясь собой в зеркале, считала себя Венерой...» Во время «римских каникул» Марина целыми днями бродила улицами вечного города босиком, с распущенными волосами, в брюках и расстегнутой блузке, без бюстгальтера и «чувствовала себя богиней, привлекающей всеобщее внимание...».
Именно в Италии начались ее первые романтические приключения: «...я познакомилась с Марлоном Брандо. Я была не просто его фанатичной поклонницей, два года я сходила от него с ума... Когда он расстегивал мне лифчик, зазвонил телефон. Какой-то приятель интересовался, чем он занят. Я услышала его ответ по-английски: «Как раз собираюсь лишить девственности одну соплячку». В ту же секунду мое желание остыло. Я встала, надела блузку и вышла. Больше я никогда с ним не виделась... Мужчины — негодяи!..»
«Соплячка» уже в 15 лет смогла себе позволить купить дом с усадьбой в пригороде Мэзон-Лаффит, что в 30—40 минутах езды от Парижа. Секрет своих тогдашних финансовых возможностей она объясняла просто: «Гонорар за 12 картин в Италии. Мы там работали по 15 часов в день... Я совершенно ни на что не тратила, экономила, не одевалась, не ела в ресторанах и т.д. Но зато вся семья получила возможность здесь жить... Мама моя, мои сестры, все наши дети, — а у нас их 14, — жили в этом доме...»
Отец не дожил до ее триумфа. В память о нем Марина взяла себе творческий псевдоним — Влади, к которому очень быстро привыкли режиссеры, продюсеры и миллионы зрителей, обожавших молодую яркую актрису.
Жизнь Марины круто изменила встреча с талантливым актером и начинающим режиссером Робером Оссейном. Оссейн — он же Роберт Андреевич гуссейнов — был сыном перса и русской актрисы. «Когда я впервые увидел Марину Влади, — вспоминал Робер, — она была совсем ребенком, «маленькой мышкой» — балеринкой... К 15 годам Марина была дьявольски красива! Я был на десять лет старше, но при ней робел, словно мальчишка... Я готов был на что угодно, лишь бы обратить на себя внимание...»
Оссейн знал безотказный способ покорения юной красотки: пригласить ее сниматься в своем фильме. Картина «Негодяи спускаются в ад» принесла Марине и, естественно, режиссеру мировую известность. В 17 Марина вышла замуж за своего партнера, режиссера и любовника. Поначалу ее мама рвала на себе волосы: «Муж, дети — это конец карьеры! Живи с ним, раз уж так случилось, но не посвящай ему всю себя!» Но Марина стояла на своем: «Он идеал: творец, режиссер, актер. И так красив!..» Мама ошиблась относительно краха карьеры — творческий взлет дочери только начинался. Но вот в супружеских отношениях после посещения в 1957 году таинственной, загадочной и далекой России появилась трещина. Как писал в свое время Маяковский: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва...»
Москва влюбилась тогда в «русскую парижанку» стремительно и безоглядно, посмотрев фильм «Колдунья» по мотивам куприн- ской «Олеси». «Мой успех был необычайным, и Робер не мог этого вынести, — чувствовала Марина. — Он не покидал гостиничного номера, а я одна разъезжала по приемам, пресс-конференциям. Все, что я говорила, вызывало восторг, аплодисменты...»
Вскоре по возвращении домой они расстались. Причины разрыва были, конечно, не только в ревности Оссейна к популярности жены в красной России. Много позже Марина по-своему объясняла причины семейного краха: «У меня были надежды иметь шестерых детей, организовать свой театр. А он стремился делать только кино. Детей иметь не хотел...» Но, тем не менее, за пять лет брака Марина успела родить «соблазнителю лолит» двух сыновей — Игоря и Пьера.
Следующий — Владимир — появился у Марины от второго мужа — летчика Жан-Клода Бруйе, совладельца крупной авиакомпании в Габоне. Он был «настоящий такой мужик. Авантюрьер... Гасконец к тому же», — посмеивалась Марина. Со своим «авантю- рьером» Влади сполна вкусила все прелести роскошной жизни, радость путешествий, романтических морских круизов под тугими парусами белоснежных яхт. В 1965 году ее пригласили на очередной Московский кинофестиваль. И вновь, как несколько лет назад, Марина была в центре внимания, а Бруйе играл роль «немого» мужа.
Марша Владимировна никогда не скрывала: «Я всегда искала в своих мужьях нечто, напоминавшее бы мне моего отца. Но твердость и защиту, которые казались найденными в таком человеке, лишенном предрассудков, как Робер, или в героическом пилоте, как Жан, — все это мне дал только третий муж — Владимир Высоцкий...»
***
В маленькой, теплой квартирке Валентина Савича на улице Веснина спокойно и уютно. Отсюда не хочется уходить, было такое чувство, что там, за окном, на улице все дела и заботы, все неприятности. В театре «шеф» злится: «Тартюф» не клеится. Не лежит у Владимира душа к этому Оргону, ну его к лешему. Подумаешь, главная роль! Галилей, Хлопуша — куда главней... С Дупаком уже оговорил тылы, план отхода, а с Петровичем все оттягивал. Недавно была очередная репетиция. Смехов потом нахваливал: «Прекрасно!». А когда узнал, что Высоцкий решил отказаться, удивился: «Ты тогда хотя бы похуже репетировал, чудак!» А он не умел иначе. Наконец, собрался, пошел в кабинет к Любимову:
