За всю мою короткую жизнь я не встречала так вычурно украшенного человека. Я представила его в крошечной убогой квартирке, где он тщательно готовится к выходу, укладывая камни в волосы, нанося на веки тени, гармонирующие с губной помадой. Меня совершенно не интересовали в тот момент ни его мужественность, ни его женственность, меня поразило мольба: оцените же мою красоту! Меня восхитила его смелость, и мне захотелось поискать его слабые места.
Наверное, я завидовала его способности не смущаясь выставлять себя в странном свете, умению показывать себя таким, какой он на самом деле. Я еще не умела так владеть собой. Тогда не умела. Внешне я, конечно, являла собой образчик уверенности в себе и открытости, но на самом деле была озлобленной и одинокой и не знала, как относиться к миру и взаимодействовать с ним. Мне страстно хотелось быть доброй, но я лишь изо всех сил старалась казаться доброй, прикрывая озлобленность. Я не знала иного образа жизни, а умела лишь расчленять и насиловать. Поцеловав этого человека, я моментально овладела его серьезностью, его честной красотой, фантасмагорией, ставшей воплощением человечности только благодаря его существованию в мире. Все его добрые намерения и энергия выплеснулись в мир, и мне захотелось попробовать их на вкус и проглотить, похитив у него.
Я не хотела, чтобы обладание было долгим. Мне хотелось лишь ощутить момент, почувствовать, что я могу понять и познать этого человека чисто физически. Если бы он умер после того, как мы перестали целоваться, я не моргнула бы глазом. Если бы появилась банда подростков и принялась его избивать или вознамерилась бы перерезать ему горло, я безмятежно наблюдала бы эту сцену, захваченная зрелищем зверского насилия. Если бы у меня не было будущего, которое мне было жаль терять, то я тоже приняла бы участие в избиении, получая невыразимое наслаждение от треска костей и разрывов мышц, которые ласкала всего мгновение назад.
После первого опыта с тем гомиком я начала практиковаться в физических контактах с незнакомцами, чтобы потом использовать знания на своих немногих знакомых. Я целовалась с одной целью – лучше овладеть навыками овладения другими людьми. В конце концов, я всегда была лишь беспощадным и расчетливым животным.
Теперь я понимаю, что любовь и секс – воплощение кинетической энергии, которой я всегда восхищалась и которую хотела опробовать на том трансвестите. Все, что я читала, слышала или видела (по большей части в мыльных операх и фильмах, которые смотрела изо дня в день), говорило, что любовь не бывает плохой, что она придает ценность и смысл всему остальному в жизни, что любовь – величайшее благо мира. Я также поняла, что секс, который я всегда считала чем-то дурным, неотъемлемая часть любви. Это не удел извращенцев и не средство подавления мужчиной женщины – это средство полного слияния. Любовь и секс вместе – чудесное, великое, восхитительное орудие умопомрачительной власти, к какой я всегда стремилась и к которой всегда имела несомненный талант. В такой формулировке удовольствие от манипуляции и эксплуатации, придающее в моих глазах ценность жизни, может быть описано как любовь. Что может быть человечнее очищающей любви?
Потрясающее, удивительное и чудесное открытие: я поняла, что, прожив почти два десятка лет, упустила из виду самый простой путь во внутренний мир других людей, всеобщую ахиллесову пяту. Только теперь я поняла смысл выражения «убить добротой». Люди жаждут любви, они хотят, чтобы к ним прикасались, чтобы их принимали. У меня просто кружилась голова от возможности стать для другого человека наркотиком.
Любовь оказывала наркотическое действие и на меня. Я люблю, когда меня обожают, но и сама люблю восхищаться. Я не могла понять, почему люди не останавливаются на улице и не вырывают из груди сердца, не кричат о своей любви, почему не пишут каждый день длинных любовных писем. Ведь это так легко. Это ничего не стоит, но приносит несравненное удовольствие. Чем глубже погружалась я в любовные отношения с людьми, тем больше полагались они на счастье, залогом которого была близость со мной, и тем больше упивалась я властью. Я становилась причиной улыбок и вздохов; я будто из глины лепила чужое настроение – для них! От этой мысли я приходила в экстаз.
Я открыла, что любить можно почти каждого, почти всех, сделав любого смыслом своей жизни по крайней мере на время – на вечер, на неделю, на месяц. Дело не в том, что посредством любви можно получить бо́льшую власть над человеком, чем другими способами, но через любовь можно воздействовать на человека практически целиком. С любовью получаешь множество рычагов, которые можно повернуть, и кнопок, на которые можно нажать. Я, и только я, могу облегчить боль, которую сама причинила. Этого в любви можно достичь без обмана и манипуляций.
Все мои мимолетные любовные привязанности мгновенно испарились из памяти по возвращении в Соединенные Штаты. Дома мне надо было сделать несколько неотложных вещей. Мне не хотелось, чтобы приобретенный в Бразилии опыт был испорчен несовместимыми с ним американскими понятиями о жизни. Мне хотелось углубить и расширить Бразилию в себе, применив полученные навыки к отношениям с реальными людьми.
Я поняла, что до поездки в Бразилию была слепа, сама того не зная, отказывала себе в удовольствии реального эмоционального проникновения во внутренний мир других. Почему я всегда думала, что достаточно просто заставить людей делать что-то для меня, и никогда не предполагала, что можно заставить людей захотеть делать что-то для меня? Теперь, когда у меня открылись глаза, я не собиралась их закрывать. Любовь стала следующим пунктом в длинном списке навыков, в которых мне надо было добиться такого совершенства, чтобы заставить окружающих плакать.
В этом я достигла больших успехов. Но, возвратившись в Штаты из такой страны, как Бразилия, вы, естественно, не начнете целоваться по-французски с каждым встречным, особенно если посещаете религиозный университет, в котором принят довольно строгий кодекс поведения. Однако таков лишь фасад, а за ним – страстная тяга к сексу. И мотыльков, готовых обжечь крылышки в пламени исходящего от меня соблазна, оказалось полно, особенно среди парней.
Помню, как встречалась с одним совершенно невинным мальчиком. Это был стопроцентный американец, с виду типичный футболист: широкая улыбка, симпатичные ямочки на щеках, два ряда ослепительно белых зубов и копна светлых, выгоревших на солнце волос. После кино мы довольно долго сидели в моей машине. Мальчик хотел, чтобы я пригласила его домой, так как стремился добраться до моего тела (до грудей). Университетский комендантский час уже наступил, мальчика, кроме того, сдерживал неписаный моральный кодекс, и я потеряла к нему всякий интерес. За 15 минут общения я поняла, что он мой, и теперь мне хотелось одного – подвезти его домой, а по дороге выяснить еще что-нибудь полезное и пригодное для дальнейшего использования. Я выступала в роли охотника, а он был слишком робкой газелью, чтобы бросить мне серьезный вызов.
