Ивановой! Эта деталь – яркое свидетельство атмосферы того времени, атмосферы подозрительности и недоверия по идеологическим соображениям.
Но, думается, люди, способные на подлость, чаще руководствуются не «высокими соображениями», а элементарной житейской выгодой. А среди таких выгод есть один мотив, особенно значимый в московском быту 30-х годов. Вспомним слова Воланда о москвичах:
«Люди как люди… Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». [702]
В архиве Жоржа есть документы, подтверждающие булгаковскую характеристику москвичей почти буквально – и о милосердии, и по «квартирному вопросу».
Вот доказательство этого – анонимный документ в пол-листа писчей бумаги, который пролежал в домашнем архиве Жоржа и Людмилы Александровны всю их жизнь.
05.15. Анонимка. [703]
Дорогой друг Жорю!
У Вас в квартире живет Громова Галина Львовна, которая имельет большую связь с милицией и со следственными органами. Своим болтливым языком разглагольствует этим лицам – кто Вы есть, чем Вы занимались дома и откуда Вы явились в Москву. Вы бывшие помещики, имеете печатную машину, на которой все время дома печатаете, устраиваете часто вечера с неизвестными лицами. Будьте осторожны!
Ваш друг.
Сожгите эту письмо.
Кто автор этой «доброжелательной анонимки», почему он её написал – пока установить не удалось. Но вот когда это было сделано, и что толкнуло Галину Львовну на доносы, теперь достаточно ясно. Время написания анонимки удалось установить потому, что архив Жоржа сохранился в полном составе, без его чистки на бумаги «важные» и «макулатурные». Такая сохранность архива – заслуга семьи Жоржа. Я уверен, что историки ещё не раз обратятся к этому источнику и скажут спасибо родным Жоржа за бережное отношение к его архиву.
Среди семейных документов Ковалей есть справка из домоуправления № 16 Второго Ленинского Райжилуправления, выданная, вероятно, Людмиле Александровне (она – первая в списке справки) после 1949 года (год выпуска бланка), о составе проживающих в квартире № 1 дома № 14 на Большой Ордынке.
При первой публикации этого документа в книге «Два выбора» я ошибочно прочитал запись о номере дома:
05.16. Фрагмент справки «Сведения о проживающих». [704]
Вероятно, служащая домоуправления ошиблась, написав цифру «2», но быстро исправила её на «4». При первом знакомстве с документом я не заметил исправления. Но когда я изучал переписку Ж. А. Коваля с Л. А. Ивановой осенью 1949 года, моя ошибка стала очевидной. Вот образец обратного адреса с конверта письма Жоржа от 7 сентября 1949 года:
05.17. Фрагмент конверта письма с адресом дома № 14 (автограф Ж. А. Коваля). [705]
Сегодня фасад этого дома, занятого коммерческими офисами, выглядит так:
05.18. Фасад дома № 14 по Большой Ордынке. [706]
А со двора он имеет вид:
05.19. Дом № 14 по Большой Ордынке. Вид со двора. [707]
Сама справка из домоуправления оказалась весьма информативной:
05.20. Лицевая сторона справки «Сведения о проживающих…». [708]
Из содержания лицевой стороны видно, что Жорж с женой (Ивановой Л. А.) и тёщей (Ивановой Т. В.) проживает после возвращения из «поездки» в этой квартире. Из справки также видно, что его жена проживает в этой квартире с рождения в 1912 году, а тёща – с 1911 г., когда она стала женой сына кондитерского фабриканта и тогда эта квартира целиком была в распоряжении только их семьи. Остальные жильцы, прописанные в бывшей квартире кондитерского фабриканта – это уже «подселенцы», появившиеся в ней после революции. Эта квартира на Ордынке, которую до революции занимали втроем Людмила Александровна с матерью и отцом, настолько велика, что сведения о ее жильцах 1949 года не помещаются на одной стороне бланка. И самое важное для нас содержится на обороте:
05.21. Оборотная сторона справки «Сведения о проживающих…». [709]
Из этих записей мы узнаем, что в 1938 году в квартире № 1 поселяется Громова Г. Л. с трехлетним сыном Громовым И. С. и, вероятно, мужем, Громовым С., поскольку в 1939 году у нее рождается дочь Громова Ж. С., которая, естественно, прописывается родителями в их комнате. Квартирный вопрос в семье Громовых значительно обостряется.
И представляется вполне вероятным предположить, что именно тогда, в конце 1938 года или в начале 1939 года, ожидая или планируя рождение второго ребенка, семья Громовых стала остро нуждаться «в улучшении жилищных условий». А, как быстро сообразила будущая официантка столовой № 418, в их коммунальной квартире есть комната, в которой живут «бывшие помещики», имеющие «печатную машину» и собирающие по вечерам «неизвестных лиц». Здесь, в отличие от «комсомольского друга», донесшего в комитет комсомола по идейным соображениям, у 23-х летней Галины Громовой возник вполне понятный прагматический мотив для доноса в «органы НКВД».
Но фортуна явно не благоволила к ней. И комнату она в 1938 году не получила, и, как показывает справка, через 11 лет, в 34 года осталась матерью-одиночкой. Имея на иждивении двух детей 10 и 14 лет, она работала официанткой в столовой № 148 с зарплатой 254 рубля 80 копеек в месяц, тогда как ее соседка, на жилплощадь которой она покушалась в 1939 году – Л. А. Иванова, тогда студентка, «дочь бывших помещиков», а теперь инженер-технолог на Дербеневском химзаводе им. Сталина, зарабатывала чуть ли не вчетверо больше – 880 рублей в месяц!
Каков был характер связей Громовых со «следственными органами» в 1938 году установить уже нельзя, но то, что написать заявление или иным образом «настучать на соседей» подселенка с малолетними детьми могла, сомнений не вызывает. Ведь если бы соседей арестовали, у Громовых появлялось бы вполне законное право занять их комнату.
Так что у «контраргументов», которые Людмила Александровна приводила Жоржу при их обсуждении бесед на Старой Площади в мае 1939 г. были серьёзные основания. И сохранившиеся документы явно не полны в этом отношении. Кто ещё мог очернять Жоржа, видя его счастливую семейную жизнь, могли бы, вероятно, рассказать архивы НКВД, ныне закрытые ФСБ, но надеяться на это (по крайней мере, в ближайшее время) было бы наивно. [710]
Любопытно отметить, что в статье В. И. Лоты, опубликованной через год после
