Поднялись наверх. На стене телефон. Подходим. Со стула поднимается человек. В штатском.
— Вы хотите звонить?
— Да, а что?
— Лучше воздержаться.
Глушарев удивленно округляет свои щелочки-глаза:
— Но у меня здесь брат!
— Все равно.
Мы переглядываемся. Так, понятно — раз нельзя, значит, нельзя. Пожимаем плечами, выходим. Настроение мое падает. Если нельзя звонить, значит, нельзя и в город! Ясно.
Дует горячий ветер, несет поземкой песок. Неуютно.
— Пойдем домой, что ли!
"Дома" нет никого. Да куда же все делись? Открываем одну дверь, открываем другую — пусто! Наконец нашли. Все собрались в самой большой комнате. Сидят на койках, гадают: куда летим, зачем? А где же Америка? А где Вашингтон? Или, на худой конец, — Нью-Йорк?
Солнце взобралось в зенит. Жарко. Сонно гудят мухи. Их здесь много, это в ноябре-то! Я все время думаю о Баку. Странно. Я совсем его не знаю. Одни лишь смутные воспоминания детства. Узкие кривые улицы, мощенные булыжником, густой воздух, пропитанный запахом моря, нефти и жареных каштанов. Ажурный лес из нефтяных вышек, куда ни посмотри. Ловлю себя на мысли, что я люблю город Баку.
Вот и сейчас — вышки, вышки, вышки. И залах моря и нефти. Ну, что хорошего? А я горжусь. Баку — это такой город! Такой город!.. Наши летчики, танкисты и автомобилисты — все обязаны Баку! Здесь нефтяники добывают нам победу… из-под земли! Это уж точно.
На аэродроме тихо. Никто не прилетает, никто не улетает. Закрыт аэродром. И даже дорога к нему закрыта. Люди в штатском с оттопыренными полами пиджаков стоят на своих постах. Хрустит лесок под ногами. Скучно.
Мы сидим здесь уже второй день. Зачем сидим — не знаем. А спрашивать не хочется. Не хотим мы знать никаких государственных тайн! Так легче — душа не болит от нагрузки. Ведь знать тайну и ни с кем не поделиться, даже по строжайшему секрету, ой как трудно! Так уж лучше не знать. Нужно будет скажут, а наше дело — выполнять, и постараться оправдать доверие.
Но вот какое-то оживление. Какая-то команда передается из уст в уста: "Экипаж такого-то — на вылет!"
И мы уже насторожились, подтянулись.
Вслед за тем — еще команда. И еще. И еще…
У меня от волнения пересохло во рту: "Почему не вызывают?" А солнце уже перевалило зенит и опускается. "Неужели опять ночевать?"
Наконец-то слышу свою фамилию. Срываемся, как спринтеры на старте. Глушарев бежит к самолету, мы со штурманом — получать задание.
Лететь в… Тегеран! Зачем? Э-э-э!.. — не наше дело: В Тегеран так в Тегеран. Конечно, это не Америка, но все же заграница.
Мы у самолета. Ждем пассажиров. Нервничаем. Солнце склоняется к западу, а лететь три часа — времени в обрез.
Наконец приезжают пассажиры. Двадцать пять человек. С чемоданами, с пишущими машинками в объемистых футлярах. Снуют, грузятся. Что-то потеряли. Ищут какого-то Петрова. Нет Петрова и его чемодана, а в чемодане — вся соль!
Я сижу на своем месте, держусь за штурвал. От страшного волнения у меня вспотели ладони. Если через пять минут этот Петров с чемоданом не явится, мы наверняка не вылетим. В ночь, в горы, да еще с такими пассажирами, нас никто не выпустит.
Проходит пять томительных минут. Шесть. Восемь! Петрова нет. Салон гудит, как улей. Пассажиры нервничают.
— Петров! Где Петров, ч-черт его побери!
Я срываю зло на мухах. Они набились в самолет я сейчас нахально ползают по стеклу, как у себя дома. Сбиваю их щелчком.
Наконец появляется Петров. Маленький, рыженький, весь мокрый и страшно сконфуженный: волочит за собой громадный рыжий чемодан, обтянутый ремнями. Его встречают возгласами негодования.
Смотрю на часы. М-да. Время вышло. Однако…
— Ну-ка, Сережа, дай карту!
На карте маршрут проложен с изломом. Горы. Их надо обходить. Смотрю на отметку: три тысячи метров. М-да. Задачка! А если их перевалить? Тогда мы сэкономим целых сто километров. А это 25 минут полета!
Переглядываюсь с Куликовым:
— Как, Сережа?
Тот пожимает плечами:
— Не знаю, как пассажиры.
— А что пассажиры — они даже и не заметят. Ну, будет чуть-чуть в голове кружиться и только. Пойдем напрямую!
— Пойдем.
Запускаем моторы.
Рядом кто-то дышит мне в ухо. Оборачиваюсь — какой-то полковник в зеленой фуражке. Нос горбинкой, усики. Грузин. Глаза строгие. Начальник.
Даю команду — убрать колодки из-под колес.
Убирают. Но в это время бежит дежурный с флажками, машет мне и показывает крест. Вылет запрещен. Понятно — опоздали! Однако обидно.
Полковник вытягивает шею, грозно выкатывает глаза:
— Что там надо ему?
— Поздно, вылет запрещен, — отвечаю ему и тут же скороговоркой добавляю: Однако успеем. Пойдем напрямую.
Полковник дергает бровям:
— Успеем, да-а? Тогда какого черта! — Нагнулся к форточке, властно махнул рукой. — Пошел вон атсюда!
Дежурного как ветром сдуло, и мы выруливаем.
Взлет. Курс. Набор высоты. Под нами море. Бирюзовое. С запада и юга оно окружено горами. Тень их ложится сейчас па прибрежную долину, уже тонущую в предвечерней сиреневой дымке.
Нет, все-таки полет — это не просто полет. Это высшее эстетическое наслаждение! Ну, когда и кому удастся подсмотреть такое диво, такое сочетание красок, такой пейзаж!
Золотом брызжет солнце. Лучи его касаются макушек гор. Искрится на вершинах снег, а у подножия синеет вечер, и тут и там в неподвижном воздухе поднимаются веревочки дымков.
Кто-то трогает меня за плечо. Оборачиваюсь — полковник. Приветливо улыбаясь, он преподносит мне разрезанный и полуочищенный, в виде экзотического цветка апельсин.
Вот это да-а-а! Я не верю своим глазам. Полковник смеется:
— Берите, кушайте, пожалуйста.
— Спасибо.
Такой же апельсин получает и Куликов.
— Сила!
— Вкуснота!
Высота около трех тысяч метров. Становится прохладно. Мимо моего носа, усиленно работая в разреженном воздухе крыльями, медленно пролетает муха, за ней вторая. А вот это уже ни к чему. Везти за границу мух!
Осторожно открываю форточку. Чуть-чуть. Сильный отсос воздуха. Мухи, почувствовав неладное, разворачиваются и начинают угребаться подальше от окна. Балуясь, регулирую форточку так, чтобы скорость полета мух уравновесилась со скоростью движения воздуха. Отлично! Мухи, изо всех сил работая крыльями, висят на месте. Открываю форточку пошире: вжжжик! И они за бортом.
Куликов смеется:
— Воздушный десант!
"Воздушный десант? Это идея! Надо выгнать всех мух. Пассажиры помогут. Отвлекутся и не заметят высоты".
Бедные мухи! Каково-то им было — вместо теплого уютного салона вдруг очутиться над морем на высоте трех тысяч метров!
