— Ты о чем это, Лесли? — встревожился Луис.
— Я подумала о том, почему стала такой агрессивной наша страна после войны? Боюсь, что это не доведет ее до добра.
— А в чем вот, интересно, проявляется эта ее агрессивность? — поинтересовался Твен.
— Да хотя бы по отношению к собственному народу. Ну, посудите сами: американец, заподозренный в симпатиях к Советскому Союзу или к Компартии США, подвергается общественному остракизму. Он может, например, потерять работу, оказаться в тюрьме…
Твен, посмотрев на Яцкова, медленно проговорил:
— Когда в стране складывается вот такая нездоровая политическая атмосфера, то конспирация в работе должна приобретать решающее значение. А посему основным вашим принципом работы должны стать выдержка и терпение.
— Но я не согласна, Твен! — категорически возразила Лесли.
— С чем это ты не согласна? — удивился он.
— С тем, что надо опять терпеть и ждать! Сколько можно?! Семь месяцев мы уже терпели, а теперь опять? Нет уж! Коли мы связали свою жизнь с советской разведкой, то давайте действовать, как и в прежние времена, с полной отдачей. Вы определяете нам свои задачи, а мы даем вам конкретный результат их решения. — Она вдруг нахмурилась, сделала паузу и впервые подозрительно посмотрела Яцкову в глаза. — А может быть, вы уже не доверяете нам? Если это так, то скажите прямо… В самом деле, сколько мы можем ломать голову над тем, почему с нами прекратилась связь после вашего отъезда из Нью-Йорка? Мы очень хотели бы, дорогой Джонни, чтобы вы ответили на этот вопрос до нашего отъезда из Парижа. Вы, дорогие товарищи, поймите одно: мы ведь, когда давали вам согласие на сотрудничество, не искали и сейчас не ищем для себя легкого пути. Нас удивляет: неужели там, в этом вашем Центре, не понимают, что мы и жить-то по-иному, без разведработы, уже не можем. Скажи им, Бобзи, что ты все молчишь?!
Яцков и Твен с восторгом смотрели на эту отважную женщину. Они были бы и рады им помочь, однако решение затронутого ею вопроса — поддержание постоянной связи — зависело не от них, а от строгого указания руководства МГБ. Вспомнив, что надо еще выяснить судьбу остальных «Волонтеров»,[140] с которыми Луис и Лесли поддерживали всегда связь, Яцков хотел спросить ее об этом, но она, словно угадав его мысли, опередила:
— Мне кажется вообще странным, что ваш Центр бросил на произвол судьбы не только нас, но и остальных преданных вам помощников. Вы же можете на этом многое потерять! А возможно, уже и потеряли. Вот смотрите: уволился уже со своей фирмы агент Рей. А ведь от него, как вы знаете, поступала ценнейшая для вашей страны информация по радарам и сонарам. Или возьмем того же Фрэнка: долго он ждал встречи с нами, но, так и не дождавшись, уничтожил аж девятнадцать фотопленок с наисекретнейшими материалами. И поступил он так потому, что хранить дома «горячую информацию», которая буквально жгла ему руки, было опасно. Или тот же ученый-атомщик из Лос-Аламоса… Забыла его имя… Ну с которым я дважды встречалась в Альбукерке и один раз в Чикаго…
— Персей, что ли? — подсказал Яцков.
— Да, да, Персей… Так вот он тоже оказался, можно сказать, потерянным для разведки. Ваш Персей вступил в Чикаго в какую-то прогрессивную общественную организацию, которая ведет теперь борьбу за запрещение того, что он сам создавал в Лос-Аламосе.
— Но откуда ты все это знаешь? — перебил внимательно слушавший ее Твен.
— Как откуда? Я же встречалась со всеми ними, и они сами мне рассказывали об этом. А Персей даже напомнил мне еще раз, что он подобрал взамен себя двух молодых ученых-физиков, которые готовы вместо него оказывать вам помощь. И еще он, помню, убеждал меня, что у каждого человека должен быть свой Ватерлоо…
— Что он имел в виду? — насторожился Яцков.
— Для него, как он сказал, главное жизненное кредо — это борьба за мир, во имя спасения которого он готов теперь пойти на костер, как Джордано Бруно.
Яцков тяжело вздохнул: он прекрасно понимал, что эта смелая женщина — прирожденная разведчица — соскучилась по настоящей работе. Что уже за одно это она заслуживает глубокого уважения и всяческой поддержки.
Несколько секунд прошли в задумчивом молчании, потом Яцков решил все же объяснить причину прекращения связи с ними:
— Работа с вами, дорогие друзья, и с другими «Волонтерами» была законсервирована по указанию Центра. Москва руководствовалась только одним соображением: заботой о вашей безопасности. Перерыв в наших встречах вызван осложнившейся оперативной обстановкой в США и нашим желанием найти более надежные способы работы с вами. Но раз уж вы так рветесь в бой, то вот что я могу вам сказать. Примерно через полгода в Нью-Йорк выезжает наш новый сотрудник. Зовут его Клод.[141] Запомните это имя. Встречаться он будет только с Лоной. Моррис тем временем начнет готовиться к нелегальной работе с другим нашим сотрудником, о прибытии которого мы своевременно известим вас. Если же Центру потребуется связаться с Моррисом, то это будет сделано только через Клода.
Луис в знак полного согласия ответил кивком головы.
Яцков сделал паузу. Вспомнив о недовольстве Лесли прекращением ее агентурной связи с «Волонтерами», он решил взять ответственность на себя и без санкции Центра позволить ей продолжить встречи с ними с осени 1947 года. Он надеялся, что в Москве его поймут. А не поймут — так что же, ответственности бояться — в разведке лучше не служить. «В конце концов, любое решение всегда можно будет отменить, — подумал он. — А сейчас нам будет важнее всего сохранить хороший настрой «Волонтеров» на работу, поддержать их моральный дух…»
— Теперь что касается членов вашей агентурной группы, — начал было Яцков, но тут же умолк, мысленно взвешивая, что им сказать. — Значит, так: с осени вы можете смело приступать к регулярной работе с ними, — заключил он так, как будто уже имел на это разрешение самого Берии.
Поняв, что слишком много взял на себя, он покосился на Твена в надежде узнать его реакцию на сказанное. Яцков отдал бы многое, чтобы узнать, о чем думал в данный момент этот умный, опытный профессионал разведчик, но расшифровать ход его мыслей никому было не дано. Не глядя на присутствующих, Твен молча поднялся, подошел к окну, отодвинув штору, окинул профессиональным взглядом уличное пространство, затем снова задернул ее и вернулся к столу. Отпив из бокала шампанское и глядя на Коэнов, он медленно заговорил:
— Москва очень высоко ценит ваши заслуги перед Советским государством, и потому, знайте, она всегда помнит о вас. В какую бы беду вы ни попали, нами будет сделано все, чтобы вас выручить. Таковы законы советской разведки. Теперь я выскажу свое мнение о Персее. В условиях начавшейся «холодной войны» он, конечно, не сможет быть одновременно и борцом за мир, и нашим помощником. При нынешней политической обстановке в Америке целесообразнее всего использовать конспиративные методы борьбы, а не легальные…
