Несмотря на готовность родителей все простить первенцу, подсознательно они ощущали разницу между идеальным умершим Винсентом и реальным живым мальчиком с тем же именем, и в результате их родительская любовь оказалась сублимированной, неестественной и лишенной рискованного ободрения, что крайне необходимо любому ребенку. Эту разницу не мог не ощущать и сам Винсент, и со временем она стала для мальчика роковой, а внешним выражением этого ощущения – его безраздельное одиночество и жизнь в себе. В детские годы он внутренне протестовал против такого появления на свет – из шестерых детей пастора Ван Гога Винсент был самым угрюмым, самым нелюдимым и самым вспыльчивым. Он страшился этого неравного состязания с идеальным братом, которое навязала ему жизнь вследствие странного родительского решения, и где-то в глубине души понимал, что обречен: мертвые всегда кажутся лучше живых. Наконец, никогда не играя со сверстниками, он рано создал собственный более уютный мир внутренних переживаний, в котором детская любовь к жизни искала защиты и гармонии. Этот мир всегда был удивительно плодородной средой для рождения буйных творцов – поэтов, музыкантов и художников. А иногда писателей или великих ученых.
Не стоит удивляться, что уже к девяти годам мальчик страстно читал и сделал первые пробы рисования – и то и другое ему безумно нравилось, потому что отделяло от едкой навязчивости и неизбежной колкости действительности. Легко овладевал он и иностранными языками, изучив еще в деревенской школе сразу три. Этот факт доказывает, что уже с самого раннего возраста он вел «жизнь в себе», развивая чувственный мир воображения и фантазий. Правда, при этом в средней школе (которую он, кстати, так и не закончил, что еще раз подтверждает незначительное влияние формального образования на реализацию глобальных идей) Винсент освоил и всевозможные ругательства, которыми потом оперировал всякий раз, когда выходил из себя, словно желая протестировать отношение к себе окружающих. Это была особая форма протеста, подчеркивающая его внутреннее несогласие с семейным укладом, это было требование совсем иного внимания, не похожего на то, что ему оказывалось.
Как правило, именно трудности во взаимопонимании ребенка с окружающими, и прежде всего с родителями, приводят его к книжным полкам или деятельности, в которой могут рождаться и трансформироваться внутренние переживания, являющиеся замещением реальной жизни. По мнению одного из биографов Ван Гога – Анри Перрюшо, характерным в поведении юного Винсента было периодическое впадение в «состояние мечтательной прострации». Чем больше проблем находил Винсент на поверхности жизни, тем охотнее погружался в нереальный мир книжных героев Диккенса, Гейне, Гюго. Одинокий мальчик с упоением проглатывал десятки книг, отнюдь не останавливаясь на художественной литературе. Уже в одиннадцатилетнем возрасте переживший первую разлуку с родителями, связанную с отправкой его на учебу в интернат, Винсент испытал жестокое потрясение полного одиночества, фатальный отпечаток которого он пронес через всю дальнейшую жизнь. Сам же он считал отправку на учебу, по утверждению одного из исследователей жизни живописца Антона Ноймайра, «наказанием за несоответствие идеалу умершего первенца».
На подсознательном уровне именно в интернате, испытывая смятение и боль отчуждения, Винсент впервые почувствовал смутное удовлетворение от рисования. Хотя его образование и окружение не отличались утонченностью и глубиной, благодаря влиянию которой у него могла бы появиться неоспоримая идея творчества, все же Винсента трудно было бы упрекнуть в недостаточности остроты восприятия окружающего мира – одиночество и переживания детства, усиленные книжными ассоциациями, были достаточным стимулятором этого.
Продолжительные предусмотренные программой занятия «импровизированным рисунком» оставили довольно глубокий след в его душе, все более и более похожей на вечную ночь, раскалываемую периодическими вспышками света. Они, если и не повлияли на его будущее решение стать художником, то, несомненно, отложили глубоко в подсознании мысль о существовании могучей силы искусства. С большой степенью вероятности можно предположить, что на фоне ранней разлуки с родителями впечатлительный и ранимый мальчик забывался с карандашом в руке, находя в отображении собственного понимания природы замещение общения, которого ему не хватало. Еще более существенным основанием для тяги к замкнутому в себе творчеству стало появление глубокого чувства умиротворения и отрешенности, что для беспокойного Винсента оказалось самостоятельно открытой успокоительной микстурой.
Так как Винсент не имел сколько-нибудь подходящей идеи, на реализацию которой он мог бы устремиться со всей пылкостью и порывистостью юной души, он вяло последовал примеру родственников, несколько поколений которых занимались торговлей картин. Примечательно, что это занятие чуть было не стало для молодого Ван Гога делом всей жизни. Однако юношу определенно погубила глубина отношения к работе, которую он выполнял. Словно муравьи, за которыми он любил подолгу наблюдать в детстве, Винсент подходил ко всему настолько основательно, что это всякий раз вредило ему в отношениях с более поверхностным, чем он сам, миром. Два стремления, проистекающих из глубокого детства, толкали Винсента к краю пропасти. С одной стороны, он с ранних лет в силу своей отчужденности все носил в себе и, подвергая тщательному анализу, делал свои собственные, порой противоречащие мнению окружающих, умозаключения. А с другой – подсознательное состязание с умершим братом превратило его в человека, если и не жаждущего всегда быть лучшим, то набрасывающегося на решение задач с яростной решительностью, присущей безнадежным неврастеникам. Именно поэтому Винсент, в отличие от других продавцов картин, часами изучал работы великих мастеров в музеях и имел относительно живописи собственное мнение, вряд ли способствовавшее успешной торговле, – ведь покупателями по большей части являлись серые обыватели, которых нужно было торпедировать напором энергии искусного продавца, а не поражать глубоким пониманием живописи. Однако наряду с таким цельным подходом к работе Винсент оставался необычайно впечатлительным и внутренне податливым – об этом свидетельствуют его оценки полотен, когда часто неизвестных и не слишком талантливых живописцев он превозносил и противопоставлял пленительным краскам мастеров. Винсент готов был верить лишь себе, но одним из основных чувств, которые Ван Гог вынес из своих походов по галереям и художественным выставкам, было охватывавшее его лихорадочное состояние трепета и восторга перед увиденными образами, собственное понимание глубины мазков на полотнах и их связь с внутренним миром сотворившего эти полотна человека.
