— Возьмите мою машину, доктор! — кричу я. Он садится. Одним рывком Mercedes умчался. С доктором Фоерайссеном отправились и наш гоночный врач др. Глезер и Людвиг Себастьян, шеф-механик Бернда.
После прощания с Берндом Вильгельм Себастьян поехал вперед по левой стороне автобана. Он крепко жмет на газ, так как знает: на измерительном участке длиной 5 километров Бернд его обязательно нагонит. Но Бернд его не обогнал. Себастьян безуспешно ждет завывания компрессора. Странно... поломка в последнюю минуту? Старт перенесли? Или ветер все-таки показался Бернду слишком сильным?
Последний пост. Палатка. Наготове стоят канистры с бензином и блоки льда для заполнения радиатора. Себастьян остановился. Ему навстречу бежит человек в коричневой форме. Его лицо странно серьезно.
— Что случилось? — спросил Себастьян, — Машина не стартовала?
— Напротив, — говорит человек и смотрит мимо Себастьяна. — Но... что-то случилось на отметке 9,2 километра...
Себастьян помчался назад, на автобан. К мосту у Ланген-Мёрфельдена. Вот просека. А там... — у Себастьяна кровь застыла в жилах... — там лежат обломки машины... разбросанные на сотни метров. Погнутая жесть... части кузова, разорванные как бумага... и — у насыпи моста — вонзившееся как снаряд в землю, полностью обнажённое шасси...
Навстречу Себастьяну бегут два лесоруба. Их лица белы от страха.
— Где Роземайер? — орет Себастьян.
Один из рабочих делает неопределённое движение рукой. — Выкинуло... в лес...
Себастьян нашел Бернда. Тело лежит совсем спокойно, наполовину облокотившись на дерево. Лицо Бернда мирное, глаза широко открыты. Не крови, ничего.
Выходит солнце и освещает улыбку на бледном лице. Может быть, Бернд только без сознания? О, дай-то Бог...
— Бернд! — зовет Себастьян и склоняется над ним. — Что случилось?
Но Бернд не отвечает. Бернд никогда уже не ответит. Бернд Роземайер мертв.
Мы стоим на старте, потуплено, оглушено, все еще не понимая.
— Что нам делать? — спросил Браухич, — Поедем туда?
— Нет. Я видел на своем веку многих погибших гонщиков — великих и знаменитых, хороших друзей и храбрых противников. Но никогда я не видел кого-то из них, лежащим мертвым у обломков своей машины... Я хотел сохранить их в своей памяти живыми. И в моей памяти они живы до сих пор.
И Бернд Роземайер. Для меня, светловолосый Бернд, с его улыбающимся молодым лицом, светящимися глазами, этот блестящий молодой Зигфрид и сорвиголова, никогда не умирал. Для меня он просто однажды сел в свою серебристую машину и уехал навстречу неизвестной цели. Он просто отправился в тот путь, в который когда-нибудь отправимся все мы...
[…]
Несколько дней спустя я встретил на штутгартском вокзале профессора Порше.
— Приветствую, господин Нойбауэр! — сказал он и взволнованно вытащил из кармана фотографию. — Что Вы об этом скажите? Это ведь безумие — послать Бернда на рекорд на помятой машине! Неудивительно, что случилось несчастье!
Я посмотрел на изображение и почти решился дара речи. Действительно: можно совершенно ясно различить, что бока машины измяты и погнуты. Что это значит на скорости в 400 км/ч — объяснять не надо.
— Я этого не понимаю, — сказал я, — Я ведь видел машину незадолго до старта — она была безупречна!
— Перед стартом, — сказал Порше, — Но эта фотография явно сделана уже после старта. Возможно, тогда уже действовало давление воздуха...
Из-за этой фотографии возник огромный переполох. Она появилась в прессе, и против Auto-Union возникли тяжёлые обвинения. Говорили о легкомыслии, о безответственности.
— Это подделка! — клялся Себастьян. — Когда машина стартовала, на ней не было и царапины!
И другие могли это подтвердить. Себастьяну удалось доказать, что злосчастная фотография была сделана через несколько секунд после старта, когда скорость машины была еще очень мала. Но слухи о том, что Бернда Роземайера легкомысленно отправили на смерть, не хотели утихать.
Тогда Auto-Union устроила эксперимент. Они построили точную копию кузова несчастливой машины и одним дождливым днем представили ее прессе. Репортёры сделали свои фотографии — и обнаружили: «вмятины» можно ясно видеть и на этом, без сомнений, целом кузове. Это ничто другое как отблески на зеркально отполированной поверхности металла...
Есть много теорий о причинах смертельной аварии Роземайера. Например, одна английская газета обнаружила на другой фотографии следы торможения. Она утверждала: гонщик такого класса как Роземайер знал, что торможение на такое скорости означают самоубийство. Он не тормозил. Таким образом, следы могут иметь только одну причину: заклинило поршни мотора и этим заблокировало задние колеса... Но это вряд ли возможно. Если бы заклинивший мотор заблокировал задние колеса, то слой резины на шинах за доли секунды стёрся бы до основания. Я сам видел шины. Они были целы.
Вильгельм Себастьян не мог успокоиться. Он нажал на все рычаги, чтобы обнаружить причину аварии и получил разрешение посмотреть секретную сводку погоды соседнего военного аэродрома и сравнил автоматические замеры силы ветра с электрическим хронометражем последней поездки Бернда. И обнаружил ужасное стечение обстоятельств: точно в ту секунду 28 января 1938 года, когда Бернд со скоростью около 450 км/ч приблизился к просеке у Мёрфельдена, внезапно возник порыв ветра почти ураганной силы. Этот порыв как игрушку снес машину Бернда с трассы и вызвал аварию!
Если бы Бернд проехал это критическое место на долю секунду раньше или позже — он бы не умер. Но Бернд был пунктуален на свидании со своей смертью...
Этим объяснением все удовлетворились. Только один человек в это не верит. Он ничего не говорит, но составил свое собственное мнение. Это я — толстый Нойбауэр.
Сегодня я хочу впервые поговорить о моей теории той смертельной аварии. Я утверждаю: Бернд Роземайер знал, что у моста Мёрфельдена поджидает опасность. Он был готов к боковому ветру и знал, что ему надо будет корректировать. И такой гениальный гонщик как Бернд без сомнений смог бы удержать машину... если бы эта машина буквально не развалилась!
Чтобы это доказать мне придётся слегка углубится в технику. Но не бойтесь: даже абсолютный профан сможет сразу понять мои расчёты при помощи некоторого количества здравого смысла. Когда Бернд достиг просеки, его скорость была около 450 км/ч. На такой скорости сопротивление воздуха составляет — при условии удачных аэродинамических обводов — примерно 400 килограммов на квадратный метр. К этому давлению внезапно добавился боковой ветер со скоростью около 70 м/с — это дает дополнительную нагрузку в 200 килограммов на квадратный метр. Таким образом, в этот критический момент квадратный метр кузова подвергался давлению в 600 килограммов. Это больше, чем может выдержать тонкая алюминиевая жесть...
