Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Марию в Гавронцы, но дочь противится, надо дождаться открытия Салона, а потом и его

закрытия. Где-то в глубине души у нее теплится надежда, что она может получить медаль.

На вернисаж по ее билету они идут вчетвером: отец, мать, Алексей Карагеоргович и сама

Муся. Потом Муся еще не раз посещает Салон, общается с художниками, ее хвалит сам

Лефевр, находя в ее картине большие достоинства.

Но отец хочет уехать, как можно быстрей. Ему эта живопись вообще “до лампочки”. Муся

согласна ехать в Россию, если подождут еще неделю. Ей хочется дождаться вручения

наград. Дождавшись, она расценивает это вручение, как большое горе для себя, о котором

знает только Жулиан. Мы не знаем, что именно, какую награду получила на этом Салоне

ее счастливая соперница, Луиза Бреслау, но она ее получила. Она несколько раз была

награждена на Салонах. То, что награду получила Бреслау, не участвовавшая в

пресловутом соревновании по заданию Жулиана, особенно задевает Марию; в дневнике, против своего обыкновения, она даже не отмечает, что это был за приз, а проверить у нас

нет возможности, хотя, наверняка существует какой-то французский источник, где

перечисляются все награды всех Салонов за время их существования.

Когда она записывает в свой дневник о своей болезни у нее вдруг неожиданно вырывается:

“ ...Но картина Бреслау! Это ужасно. Вот денек!...” ( Запись от 20 мая 1881 года.) Вероятно, она только что узнала о присуждении наград. Она ничего не получила в этот

раз. Полугодовой марафон с участием в Салоне закончен. Париж подспудно угнетает, хотя

она все еще хочет остаться и подговаривает доктора, чтобы тот убедил родителей не брать

ее с собой для ее же пользы. Но на перроне, когда она провожает отца и мать, с ней вдруг

случается истерика: она рыдает, мать рыдает, тетя рыдает, рыдает и Дина, а отец

растерянно вопрошает: “ Что же делать?” Проводники не пускают ее в вагон, так как для

нее нет билета. Родители и Дина уезжают. В дверях отходящего поезда она видит мать, заламывающую руки.

“Я плакала о том, что нужно было ехать, плачу о том, что осталась. О Бреслау я почти

забыла, но... я ничего не знаю, я думаю, что здесь я буду лучше лечиться и не буду терять

времени”. (Запись от 23 мая 1881 года.)

Не забыла она о Бреслау, это так, фигура речи. Занозой сидит в ее сердце успех

соперницы.

На следующий день Башкирцева заезжает к Тони Роберу-Флери, который сильно болен,

оставляя ему благодарственное письмо. Заезжает и к Жулиану, но его не застает. Для нее

все решено - в этот же день она покидает Париж.

Ее статья, посвященная последнему Салону и подписанная Полиной Орелль, появляется в

журнале “Гражданка” уже после ее отъезда. В ней она раздает всем по заслугам: Бугро, Бастьен-Лепажу, Каролюс-Дюрану, одним словом, всем знаменитостям, не забывает и

Бреслау, с которой сводит счеты на журнальных страницах.

Через пару месяцев, вернувшись из России в Париж, она запишет в дневнике:

“Я пересмотрела свои картины, по ним можно проследить мои успехи шаг за шагом.

Время от времени я говорила себе, что Бреслау уже писала прежде, чем я стала рисовать...

Вы скажете, что в этой девушке заключен для меня весь мир. Не знаю, но только не мелкое

чувство заставляет меня опасаться ее соперничества.

С первых же дней я угадала в ней талант. Один ее штрих на одном из моих рисунков

кольнул меня в самое сердце - это потому, что я чувствую силу, перед которой я исчезаю.

Она всегда сравнивала себя со мною. Представьте себе, что все ничтожества в мастерской

говорили, что она никогда не будет писать, что у нее нет красок, а есть только рисунок.

Это же самое говорят обо мне...” ( Запись от 18 августа 1881 года.)

Пока же, задев соперницу Бреслау в своей статье, она пишет в том числе и о себе, как о

посторонней, как о “мадемуазель Андрей”. Но к себе она относится несколько

снисходительней, критикует, как и всех, но отмечает, что художница - дебютантка, а значит

у нее все впереди. Другие отзывы в журналах не так к ней снисходительны и больно ранят

ее самолюбие.

Башкирцева и сама осознает, что слишком мечется, торопится, спешит выставляться, едва

овладев азами живописи и композиции, но за этим стоит не только непомерное ее

тщеславие, но уже укоренившееся в ней знание, что все это закончится через несколько

лет медленной и томительной смертью... Поэтому хочется спешить. Чтобы увидеть. Чтобы

насладиться. Чтобы почувствовать, чем пахнет слава. Не посмертная, а прижизненная.

Глава девятнадцатая

РОССИЯ. БОГОМОЛЬЕ. ЛАВРА

В Россию она едет, как всегда, через Берлин. Там встречается с Габриэлем Жери, который

теперь атташе во французском посольстве в Берлине. Она посещает его дома, что

неприлично для девушки, путешествующей без родственников. В его жилище она находит

свой портрет в серебряной рамочке, но намечавшаяся когда-то страсть уже быльем

поросла. Она расстается с Архангелом Габриэлем без сожаления.

Россия опять встречает ее невыносимым запахом лука в супе, вероятно, во Франции лук не

пахнет (Или как говорил один мой знакомый: “ В Америке даже трава по-другому растет), приветливыми чиновниками и носильщиками

(“Боже, неужели так было?” - невольное вырвавшееся восклицание автора), а также

лужами, грязью и сиренью в цвету, что вполне соответствует и теперешней

действительности.

Едва приехав в Гавронцы, девушка садится за рояль и играет нечто похоронное. Ее собака

Коко жалобно подвывает музыке - любимый концертный номер всех девушек всех времен.

Вслед за ней, ее картонками, собачонками и тридцатью платьями, самостоятельно

прибывают из Парижа письма и журналы. Жулиан пишет, что Тони Робер-Флери при

смерти. Служанка Розалия плачет, жалея Тони. Она славная девушка. К счастью, почти тут

же приходит депеша, где сообщается, что он выздоравливает. В журналах, присланных из

Парижа, упоминается мадемуазель Андрей, все что пишется о ней, независимо от оценки, воспринимается полтавскими провинциалами, как нечто небывалое. А то как же! Ведь это

ее имя напечатано в газете. Отец горд - вокруг нее светится ореол гения местного

значения. У предводителя дворянства - дочь гениальна. Она записывает в свой дневник:

“... из того, что там составляло мое отчаянье, здесь создается мне ореол”.

О Мусе все заботятся, ее окружают молодые родственницы: жена Павла, Нини, ее сестра и