Ознакомительная версия.
Эпидемия революций в Европе должна была серьезно озадачить русского царя. Письмо-донос князя Андрея Голицына о масонском заговоре упал на благодатную почву. Однако Николай I, зная странности автора данного сочинения – с обилием слов при минимуме доказательств, – не стал торопиться с выводами.
Масонские тайны и оккультная литература серьезно потрясли психику князя и отчасти помутили его рассудок. Он штудировал шведского мистика Сведенборга, всерьез воспринимая его откровения о беседах с духами умерших (некромантия), о телепатии. Без тени сомнения Сведенборг утверждал: «Что человек по внутренним началам своим дух, ясно доказывается тем, что по отрешении своем от тела, или после смерти, он продолжает жить как человек. Мне дано было убедиться в этом беседою с иными в продолжение нескольких часов, с другими – в течение недели или месяцев и даже многих лет».
На примере А.Б. Голицына можно видеть, как воздействовали сначала эпоха Просвещения, затем мистика и масонские идеи на некоторых экзальтированных членов тайных обществ. Вот его признание:
«Мое воспитание, – пишет князь, – делалось невидимою рукою в разные времена; Криднерша (баронесса Крюденер) разбудила мой дух и обратила мое знание в деятельную веру, – научила меня практической молитве, везде позволялось мне по неслыханной благодати Божией заимствовать хорошее и не допускать до меня вредное. Я кинулся в герметическую работу, она научила меня некоторым правилам и силам в природе; я все стремился выше и выше, в 1824 году я готов был вступить в магию и Бог меня от этого спас; я видел чудеса неимоверные и от нечистой силы и устрашился их; они мне были нужны для суждения. Я видел и самую высочайшую степень магнитного просветления у девицы Ушаковой, и сам занимался магнетизмом и отстал! В то же самое время в Курске делались другие чудеса иного рода над ямскою бабою Матреною; Палладия о том можно спросить, он был личным свидетелем; стремление мое ко всем тайным наукам ежедневно делалось сильнее, я начал учить некромантию, влияние планет, составление пантоклов и талисманов, имена духов от Архангелов до последних гномов подземельных; я углубился в науку числ халдейских и познание имен Божиих, определяющих сигнатуру вещей; какие были плоды моей учености? Я приобрел большую кичливость ума, надутость, и вселилась во мне гордость самая титаническая; я погибал без ведома моего; Всемилосердный Бог приставил мне видимого Ангела-хранителя в лице моей Нины; чем более я углублялся в премудрости Соломона, которые помрачали мой ум, тем более ее сердце и разум проникались благостью и светом евангелической простоты; ей открывались вещи высочайшие, и я чувствовал превосходство ее веры против моей. Перед отъездом моим в армию на Дунай в 1828 году она мне сказала: “Друг мой! ты едешь в армию, Бог один знает, где и когда мы опять увидимся, не откажи твоему другу в одной милости – дай мне все твои драгоценные книги, все твои рукописи, все твои таблицы, исчисления, призывания духов, все твои старинные вещи, которые меня так приводят в смущение, отдай мне все твои пантаксы, кружки на пергаменте и позволь нам с отцом Палладием все это сжечь”. Я согласился с чистым сердцем, и собравши книги мои, сжигаху пред всеми. Вся моя книжная наука, вся моя премудрость обратилась в пять минут в пепел и развеялась по ветру. Палладий надел на меня образ Богородицы, а друг мой дала мне в руки Евангелие и сказала: “Вот тебе премудрость! Ищи ее здесь…” Нина моя перешла в жизнь вечную, но дух ее продолжает охранять меня; дух отца ее Николая Исаевича также имеет великое значение».
Приобщение к тайным масонским знаниям не прошло для него бесследно, хотя он и раскаялся, вернувшись к православию. «Но одно несомненно, – пишет Я.А. Гордин в книге «Мистики и охранители», – князь Андрей Борисович был натурой искренне мятущейся, взыскующей смысла вещей, не довольствующейся обыденным течением жизни. Ему мало было придворной и военной карьеры, которые шли вовсе недурно, ему хотелось – и хотелось сильно – деятельности необычайной и высшей».
Прервем цитату. Здесь высказана мысль, помогающая понять психологию немалого числа членов тайных и, в частности, революционных обществ. Эти люди стремились преодолеть тяжкое тяготение обыденной жизни, обрести высшую цель бытия, несравненно превосходящую любые личные низменные устремления.
«Почему же он, – продолжает Гордин, – так далеко ушел от преддекабристских увлечений своей молодости? От идеалов Ордена русских рыцарей?
Во-первых, кто знает, отчего меняется политическая позиция человека? Тут может быть великое множество причин – иногда самого неожиданного личного свойства. Неукротимый и безжалостный Пестель в 1825 году стал религиозен, толковал об уходе в монастырь, о том, что надо открыться императору, чтобы убедить его начать реформы. А незадолго перед тем Пестель готов был полностью уничтожить августейшее семейство – с женщинами и детьми…
Во-вторых, скорее всего, в князе Андрее Борисовиче масонство, которое для декабристов и близких к ним людей было лишь формой организации, победило политический либерализм. Мистическое мировосприятие заполнило его душу…
В-третьих, вполне возможно, он искренне уверовал в гибельность радикального реформаторства в конкретных российских условиях и считал, что оно может вызвать лавину народного мятежа. В подобных опасениях он был отнюдь не одинок».
Этот частный пример демонстрирует важную особенность тайных обществ. Идеи и ритуалы, характерные для них, могут завораживающе воздействовать на людей определенного склада ума и характера. В психологии это называется внушением установки, укореняющейся в подсознании. В дальнейшем она может руководить поведением человека вне его рассудка, управляя его эмоциям.
В тайных революционных обществах ситуация усугубляется дополнительным духовным напряжением, вызванным постоянной опасностью. Для некоторых людей это служит источником своеобразного вдохновения, энтузиазма. Как провозгласил герой трагедии Пушкина:
Есть упоение в бою,
У бездны страшной на краю…
Итак, по донесению А.Б. Голицына о заговоре ужасных иллюминатов, соответствующее расследование провели военный министр граф А. Чернышев и генерал-адъютант граф А. Орлов. Ознакомились с имевшимися материалами, побеседовали с Андреем Борисовичем и доложили Николаю I: «Окончательное объяснение князя Голицына, от которого, по словам его, мы ожидали больших открытий и доказательства, не соответствовали нашему ожиданию, и нимало не сомневаясь в добрых его намерениях, должны признаться, что способы его собственных понятий со всем его рвением не могут без помощи других обнять и раскрыть столь обширное по существу своему, столь великое дело, каково существование и продолжение в России зловредных действий иллюминатской секты».
Ознакомительная версия.
