– Что там?
– Дежурный по училищу приперся! Тебя спрашивает!
– Скажи, что я сплю…
– Да говорил! Он какой-то ненормальный, тебя требует!
– Ладно, иду.
Без слов возвращаюсь обратно и застываю оловянным солдатиком рядом с тумбочкой. Полковник вышагивает вдоль шинелей. Взгляд на часы. Угрожающее сближение. Багровое лицо в двух сантиметрах от моего. Глаза бешеные. Он выдавливает слова по слогам, сквозь сжатые зубы:
– Где де-жур-ный?
Снова бегу в спальное помещение. Омеля опять спит.
Валяется, гад, поперек койки! Бриджи натянуты до колен. Синие армейские трусы распластаны, как пеньюар. Белесые ляжки светятся в темноте. Затылок на пузе соседа. Я бью земляка сапогом. Со всей силы.
– Блядь, Омеля, подъем! Этот полковник меня задолбал! Бегом на выход!
Если б не Кутергин (я выучил фамилию этого человека), а какой другой офицер… Мандец бы нам! Всему наряду! Лично я на его месте никого бы не пощадил! Поднял бы старшину, вызвал бы офицера, ответственного по батальону… И плевать, что ночь, что это первый в жизни наряд… Это была бы расправа. Да-да, расправа… За годы службы я узнал, что это такое. Успел… На себе ощутить. И, надо сказать, частенько по делу. Хотя… Разные козлы попадались.
Дежурный по училищу Кутергин дождался Омелю и молча ушел. Теперь спать ухожу я. Омеля против. Не волнует. Моя очередь.
* * *
КМБ. Это страшная аббревиатура. «Курс молодого бойца». Тридцать дней. Месяц, который потом до смерти снится каждому, кто начинал воинский путь в качестве рядового. Это месяц, за который тебя превращают в мужчину. Другие мужчины.
Август. Училище опустело. Старшие курсы убыли в летний отпуск. Остались лишь мы, новоявленные «минуса». Откуда такое название? А у нас на шинели и на парадном кителе прилеплена к рукаву желтенькая такая полоска, она и похожа на минус. И статус у нас здесь такой же. Ниже, чем нулевой. Курсантов, поступивших из армии и военно-морского флота, на КМБ не привлекают. Им готовиться к присяге не надо. Они ее давно уже приняли. Некоторые успели повоевать. А некоторые вообще отслужить. Есть такие великовозрастные, что поступали в училище по личному разрешению Министра обороны СССР. Того самого Устинова Дмитрия Федоровича, персонажа казарменной классики. Вот она:
Спи, демоба, сладко-сладко!
Пусть приснится дом родной!
Баба с пышною п…!
Море пива, водки таз! И Устинова приказ!
Об увольнении в запас!
Последнюю строчку при декламации этого окопного шедевра следует произносить нежно-нежно, в истоме, закатывая при этом глаза.
Нам до дембеля далеко. Мы – начинающие, неопытные, изнеженные гражданкой, а поэтому и бесправные. Нас нужно как можно быстрее поставить в строй. Для этого и придуман КМБ. Утром подъем. Кросс. Обычный, три км. А вот по среда́м мы бегаем на Черную речку. Шесть километриков. Это отдельная тема. А в обычный день после бега разминка, спортгородок, водные процедуры. Главная трудность начала дня не в зарядке. Здесь мы поднаторели. Другое. Представьте расположение… Точнее, спальное помещение нашей казармы. Сто пятьдесят коек, сто пятьдесят накрытых простынями тел. И вон он, справа, на первом ярусе ты. Последние минуты сна. Ты еще в неге, но чувствуешь, сейчас у тебя отнимут сон. А впереди кошмар. Надо же, нормальных людей кошмары мучают ночью. Нас днем. Итак, до подъема остаются мгновения… Сержанты, руки за спину, уже прохаживаются вдоль коек своих подчиненных. Прям эсэсовские офицеры в фильмах про концлагеря, лица злые, собак не хватает. Им, эсэсовцам, тфу ты, сержантам нашим, разрешено подниматься раньше общей побудки. Они выветривают сны из своих сержантских голов неторопливо.
Им не орут в ухо. Их будят дневальные, мягко поглаживая сержантское одеяло рукой. Наши командиры потягиваются в своих постельках. Они не прыгают в сапоги, не продевают судорожно свои сержантские руки в рукава гимнастерок. Нет. Балагуря (плевать, что остальные спят), они топают умываться и бриться. Именно топают, не стараются тихо скользить. Успевают даже перекурить. И вот он, момент… Дежурный по роте приближается к выключателю. Мы не можем видеть, но чувствуем шкурой, как он протягивает к рычажку свою руку. Включает в расположении свет. Потом тянет, скотина, секунды три и только тогда истошно орет:
– Рота, подъем!!!!!!!!!!
Команчи, сиу или апачи, да вообще все индейцы – отдыхают! У них не вопли, а жалкий писк. Среднестатистический кваповский дежурный по роте – вне конкуренции! Даже Тарзан в одноименной комедии – сиплый пентюх. После дикой команды дежурного надо за пять минут успеть натянуть брюки, намотать портянки, выбежать на улицу и встать в строй. Но самое главное! – по дороге необходимо заскочить в туалет. Понимаете меня? Жидкость, которую мы пьем, организм берет напрокат. И отдать ее природе старается вовремя. Он желает слить ее!
В длинный белый лоток-писсуар! А посему две сотни «слонов», голых по пояс, ломятся в нужник и тычут своими «громоотводами» в кафельное корыто! Вопли, толкотня, грохот тяжелых сапог.
– Блядь! Подвинься! Куда ты ссышь?!!
– Да дай ты пройти!
– Не ломись, чмище!
Сержанты орут свое. Подгоняют, словно за эти вопли каждого из них ждет гонорар. Замо́к крикнет, командир учебной группы вторит ему еще громче. Ну а уж «комод» верещит так, что жилы на его шее вздуваются, как на члене перед половым актом!
– Взвод! Выходи строиться!
– Пятьдесят пятая учебная группа! Выходи строиться!!!
– Второе отделение!!!!!!! Выходи строиться!!!!!!!!!!! Сладков! Кого ждем???!!! Вперед!!!
Да иду, иду я, рубанки. Превращаете обычный подъем в какой-то психоз! На плац выскакиваешь не то что проснувшись… Уже в диком возбуждении! А бывает, в унынии. Если не успеваешь отлить. Не успел с подъема – другой возможности брызнуть тебе уже не дают вплоть до окончания зарядки.
Утренняя нега в нашем взводе. Кофе ещё не принесли.
Коля Бовсуновский (на переднем плане) и Клим рассуждают, куда направить стопы: на конкур или поиграть в гольф.
До вопля сержанта осталось секунд пять-семь.
Сейчас эти люди превратятся в биоракеты
Впрочем, с каждым утром тебе как будто прибавляют время. Уже успеваешь одеться за положенные сорок пять секунд, в туалет не бежишь, а степенно шагаешь, успеваешь еще сделать «пару тягов» сигареткой, пока спускаешься по лестнице на плац. И только на улице ускоряешься, имитируя желание быстрее занять место в строю.
– Сладков! Живее в строй! Рота!!! Равняйсь! Смирно!!! Бегоооом!!! Марш! Шире шаг!!!
Эх, житуха ты моя военная… Не вздохнуть, не п…
Пррростите…
* * *
Хоть мы и не летчики, а будущие комиссары, но мы летаем. Иногда ротой, бывает взводом, случается, и строевым отделением. Все зависит от того, кто нами недоволен. Взводный, ротный, а чаще наши собственные сержанты. Допустим, ты устал за день, как ездовая собака. Мечтаешь только до койки дотянуть. А тут у наших командиров открывается второе дыхание:
