В первых числах июня 1941 года я передавала заместителю начальника Генерального штаба, начальнику Главного разведывательного управления Филиппу Ивановичу Голикову карты-схемы, начерченные Нелидовым. Крутолобый Голиков, очень живой, подвижный, с интересом рассматривал эти карты и, перекладывая листы, комментировал:
– Итак, они решили врезаться клиньями. И, подумайте, на пятый день намерены забрать Минск. Ай да Кейтель, силен, – сыронизировал Филипп Иванович. – Силен…
– А вы знаете, товарищ генерал, – заметила я, – мы получили от одного нашего агента, железнодорожного чиновника в Берлине, адресованный ему пакет с надписью: «Вскрыть по объявлении мобилизации». Наши специалисты этот пакет аккуратно вскрыли и обнаружили предписание Главного военного командования Германии, обязывающее этого чиновника прибыть на станцию Минск, начальником которой он назначался, и «приступить к исполнению своих обязанностей на 5-й день после начала военных действий».
– Это весьма и весьма интересно, – заметил генерал, свертывая в трубку карты.
ГОЛИКОВ Филипп Иванович (1900 – 1980) – Маршал Советского Союза, член КПСС с 1918 года.
В предвоенные годы был начальником ГРУ РККА (Главное разведывательное управление Армии). В годы второй мировой войны в период с 1941 по 1943 год командовал рядом армий на Брянском и Воронежском фронтах. С 1943 по 1950 год работал начальником Главного управления кадров Советской Армии, а с 1958 по 1962 год был начальником Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота. С приходом к власти Н. С. Хрущева Голиков в 1961 году получил воинское звание Маршала Советского Союза.
Избирался в члены ЦК КПСС (с 1961 по 1966 год) и депутатом Верховного Совета СССР.
…В воскресенье 22 июня началась война. В этот вечер мы отправляли наших детей на Азовское море.
В понедельник, как обычно, я расписалась в приеме заключенного Нелидова и по его лицу поняла, что от него не ускользнуло мое состояние. Он смотрел на меня с тревогой: выглядела я и вела себя не так, как обычно.
Перед началом служебного дня было короткое совещание у руководства. Рассматривались оперативные вопросы. Мне посоветовали о вторжении фашистской Германии Нелидову не говорить.
– Вас, наверное, смущает мой вид, – спросила я Александра Сергеевича. – Не удивляйтесь, ночью проводила сынишку на летние каникулы, и мне очень
грустно…
Июнь выдался жаркий, и если раньше на нашем высоком этаже окна на улицу были широко раскрыты, то теперь наглухо зашторены. Нелидов бросил многозначительный взгляд на плотно завешенные гардины, но спросить ничего не посмел.
Прошел месяц. 22 июля. Мы обсуждаем с Нелидовым концепцию генерала фон Секта – противника гитлеровского «Дранг нах Остен». Фон Сект считал, что война Германии против Советского Союза обречена на поражение даже в том случае, если бы германская армия захватила территорию до Урала. Нелидов с карандашом в руке принялся на листе бумаги объяснять, что растянутые немецкие коммуникации потребуют огромного количества войск для охраны мостов и других военных объектов, неимоверного расхода горючего, что связано с подвозом продовольствия, большого напряжения сил для подавления внутреннего сопротивления, которое в традициях русского народа. «До Урала дойдут – и все. Это закончится позиционной войной. В ней Германия захлебнется и потерпит позорное поражение», – утверждал генерал фон Сект, от которого постарались избавиться и направили его в Китай советником Чан Кайши.
Наш разговор с Нелидовым прервал размеренный бас радиодиктора: «Граждане, воздушная тревога!» Было ровно 10 вечера. Слова диктора поглощала доносившаяся до нас орудийная стрельба. Слышались мощные взрывы, дребезжали стекла. У Нелидова округлились глаза.
– Зоя Ивановна! – воскликнул он. – Стреляют не холостыми. Это война!
– Да, – ответила я. – Сегодня ровно месяц с ее начала. И Минск пал. Не на пятый, как значилось на картах, а на шестой день. Но это не меняет сути… Что ж, Александр Сергеевич, нам с вами придется закругляться и думать, что делать дальше.
За год с лишним общения с Нелидовым я его хорошо изучила, видела его искренность. В разговоре со мной он постоянно подчеркивал свою ответственность за прошлое: и в годы Гражданской войны, и будучи на службе у фашистской Германии.
– Знаете, – сказал он мне, – я готов понести наказание. Но не думайте, что буду просить о помиловании. Нет, такое не прощается. Даже за давностью лет. Я понимаю, что помилования не будет, меня должны прикончить. Надеюсь, расстреляют, не повесят.
В эту минуту за Нелидовым прибежал запыхавшийся конвоир.
– Прощайте, Зоя Ивановна, – сказал Нелидов упавшим голосом. – Все, что я сделал здесь, в этой комнате, этому можно верить. – Он перекрестился и отвесил низкий поклон…
Через день конвоир снова привел его ко мне. Один из оперуполномоченных явился с чемоданом. Я сказала Нелидову, чтобы он переоделся, и прошла к себе. Через некоторое время оперуполномоченный вошел ко мне в кабинет и доложил, что Нелидов плохо себя чувствует, рыдает и спрашивает, зачем перед смертью его так наряжают.
– Ай-яй-яй, Александр Сергеевич, – сказала я Нелидову. – Как можно так распустить нервишки. Они вам еще понадобятся. Я вас должна представить руководству.
И мы пошли с ним к начальнику отдела Павлу Матвеевичу. Разговор был короткий, и вскоре уже втроем мы были у заместителя начальника управления Павла Анатольевича Судоплатова. Затем все вместе у начальника управления Павла Михайловича Фитина. Нелидову предложили перебраться в Турцию, в страну, где он впервые появился два десятка лет назад, а теперь отправится туда в качестве нашего секретного сотрудника. Нелидов развел руками.
– Но прежде меня следует… – он чуть засмеялся, – подвергнуть… расстрелу…
Фитин сказал:
– Я спрашиваю вашего согласия на работу на нас в Турции. Турция, вы знаете, нейтральна.
– Как прикажете-с.
Я посмотрела на него с укором.
– Как прикажете, – повторил Нелидов.
– Готовьтесь. Вас переведут в гостиницу. Можете днем погулять по Москве, – распорядился Фитин.
Мы вернулись ко мне в кабинет. Александр Сергеевич спросил, почему ему представили всех руководителей разведки «Павлами».
– Это конспирация?
– Нет, действительно так их крестили… Ну, что ж, – добавила я, – а сейчас в «Арагви». Есть такой ресторан, где великолепно готовят шашлык «по-карски».
В ресторане почти все столики пустовали. Сидело лишь несколько офицеров. Я заказала обед. К шашлыку принесли сухое вино. Я приложила пальцы к своему бокалу:
– К сожалению, вина не пью, но говорят, это саперави – вино отличное.
