чего в наш век труднее». Суворов выделял героев этих сражений: Рылеева, Лемана. Устроив трёпку Дюмурье, с Пулавским Суворов состязался с особым азартом. Пулавский ускользнул – Суворов продолжал погоню. На излёте весны он сообщал Веймарну: «Пулавцы, перешед Дунаец, хотели остановитца отдыхать при деревне Верхославице, но услыша о нашем приближении, бежали день и ночь на местечко Чтувоякубку, Осошин, откуда драгуны пошли к местечку Лиманова. Гусары, почты и пушки пошли на местечко Тымбарк до деревни Добра, откуда потянулись к Ландскорону; намерение Пулавского есть, чтоб забрать миончинцев и тентовать опять счастье на Замосцье и в Литву… Сего же числа выступлю я к Краковской стороне. Около здешних мест ни одного бунтовника не слыхать».
Именно тогда Казимир Пулавский, отступая, успешно применил военную хитрость, чем привёл Суворова в восторг. После поражения при Замостье, где конфедераты потеряли более двухсот человек, Пулавский оставил мысли двигаться в Литву и отступал к венгерской границе, то бишь к границе, разделявшей Речь Посполитую и Священную Римскую империю. Казимир решил пожертвовать своим арьергардом при остроумном манёвре: арьергард по приказу Пулавского медлил, оставаясь в сфере внимания русской разведки, и отступал по прежнему пути. Суворов следовал за арьергардом конфедератов, а Пулавский тем временем обошёл русский отряд фланговым движением и оказался в тылу Суворова, в Ландскроне… Невредим! Восхитившись столь изобретательным отступлением, Суворов послал Казимиру Пулавскому свою любимую фарфоровую табакерку – в знак уважения одного солдата к другому, на память о честном соперничестве двух генералов. Имя Суворова уже наводило ужас на поляков, но они же и уважали этого русского генерала за рыцарское благородство. К тому времени Александр Васильевич уже и польский язык выучил.
В начале сентября к конфедератам официально присоединился литовский великий гетман граф Михаил Казимир Огинский, активизировавшийся ещё по прибытии Дюмурье. В июне и июле он вёл переговоры с полковником Албычевым, обещал покориться и распустить свой четырёхтысячный отряд. Однако в ночь на 30 августа отряд Огинского нападает на русские позиции. Полковник Албычев был убит – этого русские, разумеется, стерпеть не могли. Суворов критически оценивал действия русских отрядов в Литве. Аналогичного мнения придерживался и русский посол в Варшаве Каспар Салдерн, доносивший Никите Панину в Петербург: «Наше войско в Литве – жалкий отряд, внушающий всем презрение; полковник Чернышев – человек совершенно без головы. Вообще воинский дух, за немногими исключениями, исчез. Оружие у наших солдат негодное, лошади – хуже себе представить нельзя, в артиллерии дурная прислуга» (3 сентября 1771 года).
Суворов, несмотря на уже привычные колебания Веймарна, принял решение разгромить войско гетмана Огинского, в котором уже было не менее 7000 штыков. Суворов из Люблина двинулся в поход, сформировал «полевой деташемент», позаботившись об укреплении каждого поста в Люблинском воеводстве. 5 сентября Суворов с небольшим отрядом выступил из Бялы и в тот же день прибыл в Брест. В Несвиже к отряду Суворова должен был присоединиться отряд полковника Диринга. Войска Огинского тем временем двинулись из местечка Мир к Столовичам. Суворов своевременно получал информацию о перемещениях войск гетмана.
Ставкой Огинского стало местечко Столовичи, а это означало, что конфедераты расположились в тылу суворовского отряда. Суворов принял решение изобразить продолжение марша к Несвижу, а сам отдал приказ ускоренно двигаться к Столовичам. Путь к Столовичам проходил по узким, малохоженным дорогам. Суворов писал: «Однако маршировало войско при мне с поспешением и прибыло ко оному местечку на самой темной заре». Так и настиг гетмана Огинского боевой отряд Суворова – 822 человека при пяти орудиях, настиг неожиданно, к чему и стремился Суворов.
Внезапной ночной атакой поляков выбили из Столовичей. Суворов выстроил войска в две линии. В первой линии – пехота, разделённая на два крыла. Правым крылом командовал секунд-майор Карл Фергин, левым – секунд-майор Александр Киселёв. Между смежными флангами пехотных групп Суворов расположил артиллерию, которой командовал капитан Исаак Ганнибал. Выделил Суворов и резерв: неполные роты пехоты, карабинеров и тридцать казачков. Вся остальная кавалерия с казачьими отрядами на флангах расположилась во второй линии. Командовал ею премьер-майор Иван Рылеев. Войска первой линии начали наступление через болото, по узкой тропе. Поляки начали артиллерийский обстрел атакующих. Инициативу взял на себя премьер-майор Киселёв, атаковавший с левого фланга польские позиции. Солдаты Киселёва заставили поляков отступить на подступах к Столовичам в сам городок. Тогда Суворов ввёл в бой вторую линию, конницу Рылеева. Кавалеристы провели мощную атаку, смели нестройные польские ряды, захватили несколько пушек. С рассветом большая половина войск Огинского панически убегала из Столовичей. Главные силы Огинского держали высоту поблизости. На рассвете Суворов повёл свой малочисленный отряд на армию Огинского. Оставшиеся войска построились справа от Столовичей: 500 конников, 500 пехотинцев и артиллерия. Основная часть конницы Рылеева преследовала убегавших поляков. Однако Суворов приказал ему атаковать поляков на правом фланге. Для удара были сосредоточены минимальные силы: 70 кирасир. Стремительным набегом удалось потеснить неприятельскую конницу. Их преследовали несколько вёрст. Солдаты Фергина выбивали поляков из укреплённых предместий. Когда возвратившиеся после погони кавалеристы Рылеева примкнули к пехоте Киселёва, отряд Огинского уже не сопротивлялся. Суворов так и не ввёл в дело резерв: четырёхтысячную армию (главные силы Огинского!) удалось разгромить силами 630 солдат. Даже до Фридриха Великого дошла молва об этой победе, и прославленный император соизволил сказать о Суворове нечто одобрительное.
Генерал-аншеф А. В. Суворов на смотре русских войск в Варшаве. Старинная гравюра. «Гибель Речи Посполитой»
Русских пленников освободили. Огинский в сопровождении нескольких гусар бежал. Как прокомментировал Суворов, «гетман ретировался на чужой лошади в жупане без сапогов, сказывают так!». Вся артиллерия и обозы достались победителям. Король Станислав Август годы спустя так писал об этом сражении: «Огинский направился в Столовичи Новогрудского воеводства, где его войска были остановлены и наголову разбиты Суворовым, который, чтобы нанести этот удар, мгновенно перебросил свой отряд из Краковского воеводства в Литву. Половина солдат Огинского была убита, остальные были рассеяны, весь обоз захвачен. Огинский и ещё двое спаслись, добрались до Данцига, где французский консул снабдил беглеца бельём, одеждой и дал ему и его спутникам денег на дорогу до Франции».
Вскоре Суворов занял Пинск, захватив штаб и казну бежавшего гетмана. Деморализованные конфедераты уже не оказывали серьёзного сопротивления, сдав русским штаб своего лидера вместе с казной. Суворов распорядился не отнимать имений у провинившегося графа. Любопытно, что впоследствии императрица всё-таки передаст имения Огинского Репнину. А надменный Репнин проявит жалость к запутавшемуся польскому аристократу (Огинский славился как поэт и композитор) и из дохода имений станет выплачивать литовскому гетману недурной пенсион. Из Пинска Суворов возвратился в Люблин с чувством выполненного долга и в ожидании наград. В реляции Веймарну он
