Наш запасной вратарь, Константин Симчук — это личность. Он родился в Киеве, очень хорошо говорит по-английски и, подобно Трэвису, был чем-то вроде кочевника от хоккея. Ему 31 год, и три года назад после многих попыток он тоже понял, что больше не будет пытаться заиграть в НХЛ. Он играл большей частью в низших лигах — за клубы Такома, Лас- Вегас, Бейкерсфилд, Порт-Хьюрон, Ноксвилл, Сан-Диего и Форт Уэйн. В 2002 он вернулся в Россию, два года поиграл за Салават Юлаев из Уфы, затем переехал в Новосибирск, а в прошлом году перебрался в Магнитогорск.
Симчук — очень разговорчивый человек, и я спросил у него, почему бывает так трудно разговорить остальных игроков во время тренировок. Мы могли бы в значительной мере устранить несогласованность при игре в обороне, если бы игроки просто не молчали на льду. Константин пожелал мне удачи в попытке внести такие перемены. Он сказал, что такое поведение — часть русской культуры: люди стараются быть внешне спокойными, даже если переполнены эмоциями внутри; и что такое стремление прятать свои чувства шло от еще тех советских времен, когда люди привыкли беречься. Константин, наверное — самый голосистый вратарь их тех, кого мне приходилось тренировать, а его манера дала мне повод подумать вот о чем: может быть, у нас получится убедить небольшую группу ветеранов, которые поиграли в Северной Америке и понимают английский. Если они начнут говорить на льду, то молодые хоккеисты последуют их примеру.
24 июля
Сбор в Гармише вчера закончился, и ситуация для меня стала проясняться. Мы вылетели в Россию и приземлились в аэропорту Домодедово, где пробыли два часа в зале, рассчитанном на сотни две пассажиров, но никак не на 700–800, набившихся в него.
Кошмар. Было воскресенье и одновременно возвращались все чартерные рейсы. Но при этом большинство кабин паспортного контроля были пусты. Люди начали ругаться и жаловаться, что, конечно, не приносило облегчения — «паспортники» только лишь позвали дополнительных охранников, что еще больше увеличило размеры толпы и общего негодования. На следующий день в одной московской газете появилась большая статья о проблемах на паспортном контроле, где говорилось, что они работают как во времена Советского Союза — когда решение, а вернее отстранение, проблемы заключалось в увеличении количества силовиков. В новой России этот способ уже не работает. Второй раз я прилетаю в Магнитогорск, и опять в четыре утра. Пока мы добрались до своих домов, на горизонте уже начало всходить солнце.
27 июля
Обычно команда НХЛ играет свой первый тренировочно-товарищеский («выставочный», в терминологии НХЛ — прим. пер.) матч через неделю после начала тренировочного сбора («лагеря» — прим. пер.), но теперь, когда мы вернулись в Магнитогорск, мы только приступаем к своему предсезонному соревновательному графику, и ясно, что хоккеисты начинают переживать — когда же игры? Мы начинаем двумя матчами с командой «Молот» (Пермь), последней командой лиги предыдущего сезона. Судя по всему, они опять будут бороться за выживание. В первой встрече мы выиграли 9–0; это было похоже на матч Харлем Глобтроттерс-Вашингтон Дженералс (баскетбольно-цирковые шоу- команды — прим. пер.). мы практически все время контролировали шайбу и через некоторое время начали выпендриваться. В целом, это была бесполезная трата времени.
На второй матч я выставил только 15 игроков, включая шестерых новичков, и второй матч был больше похож на соперничество. Он закончился со счетом 2–2, наши игроки постоянно удалялись, и это дало нам возможность потренировать игру в меньшинстве. Малкин особенно ударялся в индивидуальную игру и пару раз нарвался на хорошие силовые приемы. Александр Бойков и Владислав Бульин, имеющие большой североамериканский опыт, выступили на защиту Малкина, и смысл их послания был «не надо вольностей с нашим лидером».
Сейчас я использую Бойкова преимущественно как помощника в переводе. Бойков сыграл 10 игр в НХЛ за Нэшвилл Прэдейторс в первые два сезона этой команды, а в целом провел в Северной Америке 11 лет, еще с тех времен, когда юниором играл за Виктория Коугарс в Западной хоккейной лиге. Три года назад он перешел в Магнитогорск. Он хорошо владеет английским, но перевод — это искусство, и я вижу — ему нелегко. Тренер с годами разрабатывает свой собственный хоккейный язык, который практически невозможно перевести. Многие описательные ключевые слова и фразы — типа «ride the passer»(буквально — оседлай пасующего, езжай на нем) или «get close and stay close» (будь ближе и оставайся ближе) — для англоязычного слушателя могут передать ньюансы значений; к сожалению, они не могут быть переведены в точном соответствии с английского на русский, и, поэтому, сейчас остаются практически бесполезными для меня. Я полагаю, есть что-то в выражении «картинка стоит тысячи слов» и поэтому собираюсь скоро ввести видеоанализ. Я сделал нарезку записи двух игр с Молотом и жду, как это будет воспринято.
Теперь наша команда почти ежедневно занимается на льду; на протяжении всего сезона кормить ее будут трижды в день, здесь во дворце, в нашей собственной столовой. Это — нечто совершенно новое для меня, не имеющее абсолютно никаких аналогов в НХЛ. Здесь обычно где-то две трети команды приходят рано утром, завтракают во дворце, затем идут в раздевалку, делают растяжку и — на лед. На завтрак предлагается полноценное меню — каша, яичница, рыба, холодное мясо, и все-что-угодно прочее. Затем, после утренней тренировки, предлагается обед, по типу шведский стол. Если у нас бывает тренировка во второй половине дня, предлагается и ужин. Игроки вправе приходить в столовую или нет — на свое усмотрение. Меню разнообразное, блюда хорошо приготовлены.
Себя я не считаю привередливым едоком, но есть вещи, которые для моего пищеварения даются с трудом. На обед всегда бывает один-два вида супов, хороших супов. Затем следуют два-три вторых блюда — обычно рыба, говядина или свинина с картофелем или рисом. Затем часто подают рыбные головы. Для меня это выглядит просто невероятным. С рыбными головами они поступают так: берут кастрюлю, вылавливают голову рыбы из горячего бульона, пальцами или, вгрызаясь, зубами, вскрывают то место, где должен быть мозг, достают его и едят. Отвратительно. Честно говоря, я сижу в конце стола и просто отворачиваюсь, смотрю в другую сторону.
Еще одна штука, на которую я нарвался — кобылье молоко. Вообще, я люблю молоко, и пью молоко в большом количестве, но лошади, по-моему, предназначены для езды и для ставок, не для доения. Кобылье молоко гуще, чем коровье, бутылку перед употреблением надо встряхнуть, потому что молоко ложится слоями, на дне выпадает осадок. Водянистая фракция выглядит молочно-серой, почти прозрачной. Когда я попробовал его в первый раз, я не знал, что это было кобылье молоко, поэтому встряхнул, затем попробовал — нет, это не для меня.
