Стоим день. На другой, поздним вечером, получен приказ: отойти на Хопры.
Вышли в степь. Мороз, ветер, темь, метель. Засыпает снегом, трудно вытаскиваются ноги, колонна растянулась по одному… Идем, вязнем в снегу; остановились - дороги нет. Ветер налетает, гудит по винтовкам. "Провод телефонный ищите! по нему пойдем!" - кричит кто-то. Люди толпятся, как стадо, мерзнут, ругаются, лезут по снегу искать дорогу. Слышны голоса: "руку отморозил", "давай сюда винтовку!", "оттирай, оттирай скорей!". Начинается легкая паника. Трут друг другу руки, лица. Более слабые стонут.
Наконец нашли дорогу, опять поплелись по глубокому снегу. То и дело слышно: "пожалуйста, потри, потри, совсем замерзла, не слышу, ей-Богу…"
Кто-то едет навстречу, поравнялся с головой колонны, и все остановились. По ветру доносится раздраженный голос полк. С.: "так чего же раньше не телефонировали! Я людей обморозил!" - "Генег'ал отменил приказание,- отвечает лейб-улан. полк. Гершельман,- вам надо возвратиться в Чалтыг'ь".
Среди отряда ропот, ругань… "сволочи, это всегда у нас так!", "сидеть в вагоне-не в степи мерзнуть", "безобразие, не могли раньше позвонить!".
"Я впег'ед поеду, полковник",- говорит Гершельман, садится в сани и скрывается в холодной темноте.
Повернули назад. Теперь еще холоднее, ветер бьет в лицо. Люди торопятся, сбиваются с дороги, еще чаще: "потрите, господа, ради Бога", "ох, не могу идти". Останавливаются кучки, некоторых оттирают, других еле-еле ведут под руки. "Господа, капитан в поле остался",- кричит кто-то. "Ну, что же делать, из села пошлем подводу",- отвечают другие, торопясь вперед.
Огоньки - пришли в Чалтырь. Поверка людей - трех недостает. В поле едет подвода и два офицера: искать.
Из ста двух человек 60 обморозились. Тяжело обмороженных отправляют на Хопры ив Ростов.
Полк. С. доносит, требует теплых вещей. "Выслано, выслано",- отвечают из штаба, и мы ничего не получаем по-прежнему. Весь отряд обвязан бинтами, платками, тряпками…
Бой
А ранним утром следующего дня в хату вбежал офицер: "господин полковник! большевики наступают!" - "Как, где?" - "Разъезды уже в село въезжают, а там показались цепи…"
В ружье! всем строиться! выходить!
День зимний, яркий. Торопясь, выбегают из хат люди, поблескивая на солнце штыками. Эта окраина села возвышенней:
видно, как к противоположной подъезжают конные - игрушечные солдатики, а на ярко-белой линии горизонта появились черные, густые цепи.
"Вторая рота построиться! Будем залпами стрелять по разъездам",- кричит полк. С.
Рота вытянулась серой лентой. Лица напряженны, слегка бледны. Никто ничего не говорит. Щелкнули затворы, взлетели винтовки, шеренга ощетинилась.
"Ротта,- замерли,- пли". Гремит залп. Черненькие игрушечные фигурки-кавалеристы остановились, метнулись…
"Ротта-пли!"-Залп! Фигурки повернулись, вскачь несутся к цепям.
"Скачут, сволочи,- бросает полковник,- рота - пли".
Вж… вж…- шуршит в ответ шелковой юбкой первая шрапнель, и за нами вспыхивает белое, звонкое облачко.
"Перелет",- говорит кто-то…
На взмыленной, задохнувшейся лошади подскакал ординарец: приказано отойти к Хопрам. Начали отступление. По белому, топкому снегу, блестящему миллионами цветов и блесток, растянулись черными пятнами две цепи, а сзади, застилая горизонт, густыми, черными полосами движутся на нас большевики.
"Смотрите, у них кавалерия на фланге",- говорит кто-то.
Видно, как справа от пехотных цепей, мешаясь, неровно колышется кавалерия.
Глухой выстрел! приближаясь, свистит снаряд… по нас, по нас… нет… перелет… по первой цепи… с визгом и звоном взрывает белый снег граната, оставляя черное пятно. Люди упали. Все ли встанут? - нет, встали, цепь движется.
Чаще, чаще свистят, рвутся снаряды. Большевики движутся быстро, наседают, наседают…
Скачет второй ординарец: приказано занять позицию южнее станции Хопры - станцию оставили.
Перелезли поросший кустарником овраг, рассыпались по возвышенности и залегли.
Впереди открытая белая степь, по ней ползут черные полосы-цепи, влево и вправо от них уступами колышется кавалерия…
Над нами звонко рвутся белые облачка шрапнелей. Около нас с визгом роют землю гранаты…
Но вот и за нами приятно громыхнуло: наша бьет. Еще, еще, и через головы с воем уходят снаряды. Все жадно ловят: как разрывы?
"Недолет", "Хорош", "Прямо по цепям",- слышится возглас…
Артиллерия бьет часто и метко. В цепях большевиков замешательство. Залегла первая - остальные остановились. Видно, как смыкаются, толпятся… "Смотрите, смотрите, товарищи митингуют!"
Вместо цепей на снегу уже пятна, неровные, колеблющиеся.
Вот опять медленно расходятся, передняя цепь двинулась вперед, наступают…
Рвутся их снаряды, и клокочут уходящие наши. Пулеметчик прижался к пулемету. Пулемет ожесточенно захлопал, дрожит, выбрасывает струйку белого дымка и рвется вперед, как скаковая лошадь. Пиу… пиу…- свистят, мягко тыкаясь, пули. Защелкали винтовки. Серые фигуры вжались в белый снег. Лица бледны, серьезно-ожесточенны. Глаза выбирают черные точки на противоположной дали, руки наводят на них винтовки, глаза зорко целятся…
Мы - горсточка. Единственная наша защита - артиллерийский огонь. Полк. С. зовет меня: "Сейчас же на будке возьмите лошадь, скачите к начальнику участка, доложите, что на нас наступают два полка пехоты, охватывают фланги батальона по два, кроме того, с флангов кавалерия… Спросите приказаний и не будет ли подкреплений…"
Я сажусь верхом. Усталая лошадь не хочет идти. Бью ее, скачу…
На крыше вагона офицер и генерал Черепов. Генерал в бинокль смотрит вдаль - на бой. Сидя верхом, приложив руку к козырьку, докладываю приказание полк. С. и прошу распоряжений.
Вдали слышатся разрывы снарядов, ружейная пальба и пулеметы…
Генерал Черепов секунду молчит. "Голубчик, доложите все это генералу Деникину, он здесь в поезде, в другом, сзади…"
Еду, ищу. "Вагон командующего?" - "Вон, второй вагон-салон…"
Спрыгиваю с лошади - вхожу в вагон. "Вам кого?" - спрашивает офицер в красивой бекеше и выходных сапогах. "Генерала Деникина, с донесением".- "Сейчас…" Выходит Деникин. В зеленой бекеше, папахе, черные брови сжаты, лицо озабочено, подает руку… "Здравствуйте, с донесением?" - "Так точно, Ваше Превосходительство".
