Ознакомительная версия.
Когда я приехала на этот полустанок Боец Кузнецова, ребята сначала ревновали меня к своему командиру. «Мы боялись, что вы его у нас отнимите», — признались они после».
Этот первый год их совместной жизни, первый год его службы в одной из первых рот специального назначения вспоминался как радостное солнечное утро, обещающее счастливый день.
«Говорят, что мы бедно жили. Не согласна! Жили скромно, это правда, без излишеств. Наши комнаты мало чем отличались от казарм. Разве что салфеточки из бязи. Но мы же были счастливы! Сколько было уверенности в будущем! Мы не ждали дара божьего, создавали жизнь своими руками, обогащали друг друга своими знаниями, жили богатой духовной жизнью».
К этому же периоду относится эпизод, после которого солдаты своего командира взвода, молоденького ещё лейтенанта, стали называть «Батя».
Для Спецназа любое задание, тем более учебное, подразумевает преодоление трудностей. О степени этих трудностей и говорить неприлично: надо уметь справляться с любыми. Но то, что выпало взводу Колесника, зашкаливало за все, даже спецназовские мерки. После учебных прыжков с парашютом, которые сами по себе являются неслабым испытанием, командир роты решил отправить учебный взвод в расположение части «своим ходом», выделив пайки на трое суток. Прочертил на карте маршрут, приложив линейку от пункта запасного аэродрома до того самого Бойца Кузнецова. А это 300 километров. А это хребет Сихотэ-Алинь, это тайга, топи и болота. И ни одного населённого пункта.
Разумеется, взвод в три дня не уложился. Хорошо, что исправно работала у них рация, и Екатерина Михайловна, тогда ещё просто Катя, успокаивала своё сердце и на четвёртый, и на пятый, и на шестой день, узнавала, что они живы, что прорубаются ножами сквозь чащи, где, наверное, за все века Земли не ступала нога человека.
Вот тут-то и показал В. В. Колесник, на что способен кандидат в мастера по марафону и многоборью, разрядник по десяти видам спорта. Идя впереди взвода он не понукал, не нервничал. Все знали его девиз: «Делай, как я, делай лучше меня!». (Правда, его подчинённые при этом ворчали: «Как же делать лучше, когда до него не дотянуться?»).
Вид вернувшихся впечатлял: от одежды и обуви остались какие-то немыслимые лохмотья, лица и тела в ссадинах и коростах, в грязи, в засохшей болотной тине. Но — с горящими глазами: мы Спецназ!
«Вот тогда я первый раз услышала, как солдаты стали называть Васю «батей», — говорит Екатерина Михайловна. Те первые сержанты, которых готовил лейтенант Колесник, сохранили с ним связь пожизненно. От многих приходили открытки и письма чуть ли не до последних дней. А новичкам они, как эстафету, передали это имя — Батя. Причём это повторялось во всех гарнизонах — и в Легнице, и в Nitujvt (Польша), и в Уссурийске, и в Чирчике. Как будто работал какой-то беспроволочный солдатский телеграф, который передавал из одной части в другую: к вам едет «Батя».
Как того и хотел Василий Васильевич, первой родилась дочка. Назвали Наташей, отец её звал «Рыжиком», (Екатерина Михайловна скажет в беседе по секрету: папа очень любил всех троих детей, но к Рыжику относился, кажется, с особой ласковостью — её прелестные кудряшки медного цвета так напоминали ему родную маму, Ольгу Фёдоровну).
Гарнизоны, гарнизоны… В одном родилась Наташи, в другом — Оля, в третьем — Миша. Не сразу вспомнишь кто, где, в каком классе был, сколько школ поменял. «И всё же наша семья с большой любовью вспоминает все гарнизоны, где служил наш папа, — продолжает рассказ Екатерина Михайловна. — В семье так повелось: папина служба под грифом «секретно» — о ней ни с кем, ни между собой. Я из тех офицерских жён, которые не командуют в частях, не влияют на судьбы подчинённых мужа, не кичатся сами и не позволяют детям пользоваться положением отца. Семья для Василия Васильевича была надёжным тылом, уютным, без излишеств бытом. Я знала свой удел: пораньше встать, всех позднее ложиться, провожать и встречать, ожидать и скучать. Он знал, что здесь его любят, ждут и всегда ему рады».
В семье поддерживалась атмосфера устойчивости, уверенности, благорасположённости: стрелка «семейного барометра» была постоянно направлена на душевное спокойствие, физическое и моральное здоровье Папы. Как в той песне: «Пусть он землю бережёт родную, а любовь Катюша сбережёт». Пусть он занимается любимым делом — служит Отечеству, — а всё остальное: дом, дети, условия для службы мужа взяла на себя Екатерина Михайловна. «Это не его головная боль, — говорила она. — Семейные проблемы решала сама, редко прибегала к его помощи».
Работать пришлось мало: то дети малые, то мест нет, то вообще работы нет. Всё больше на общественных началах кружки вела, участвовала в работе родительских комитетов.
Дети росли, радовали родителей, становились взрослыми. Какие-то неприятности, детские болезни, тревоги, проходили, как проходит всё на свете. Даже «холодная война» с учительницей Миши по русскому языку, которую вела несколько лет Екатерина Михайловна, теперь вспоминается с юмором. А тогда было не до шуток. Дело в том, что пятиклассник Миша, закончив четыре класса в Чирчике, здесь, в московской школе стал отставать по русскому языку. Учительница с очень своеобразным (мскажем так) характером, что называется «взъелась», обозвала его «дураком» неспособным исправиться, чем нанесла мальчику серьёзную психологическую травму. Причём третировала его долгое время.
Нет, мама не унизилась до банального скандала, ни слова не сказала в ответ на «дурацкие» обвинения, а методично и планомерно занималась с Мишей русским языком, пока он не стал первым призёром по району и третьим по Москве в художественном чтении. Ни злорадства над посрамлённым взболмошным противником, ни торжества собственной победы — ничего этого было не нужно семье; просто было удовлетворение от преодоления психологического барьера неполноценности. Как когда-то в детстве у Василия Васильевича, когда он боролся со своим заиканием.
Получилось так, что именно Миша, младший ребёнок, единственный сын, любивший всех, особенно сестёр, стал главной болью семьи. Погиб в Чечне.
Рос он болезненным ребёнком. У него и игры-то были в основном, «в доктора» — всех лечил. Но однажды, когда отец его взял на прыжки, он «заболел» небом, и уже в третьем классе сказал всем и себе: «Буду десантником!». Ему спокойно возражали, что его в десант не возьмут. Говорилось это даже не из благих воспитательных «подначек», а просто из унылой констатации его здоровья.
И Миша взялся за «строительство» самого себя. Тут сказалась папина наследственность: в старших классах он сам себе стал главным тренером. И каким тренером! Даже утренние пробежки по набережной «от моста до моста» методично удлинялись и убыстрялись, чтобы планомерно увеличивался счёт: ещё раз! И уехал после школы по давно намеченному адресу — в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. У Екатерины Михайловны до сих пор стоит в ушах его незабываемый счастливо-ликующий возглас: «Мама, приняли! Говорят, не только в десант — в космос отправлять можно!».
Ознакомительная версия.
