просто каша из непереваренных сплетен.
Как я завидую безмозглым! Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая дура» – не лажу с бытом. Урод я!
Есть же такие дураки, которые завидуют известности.
Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли без мозгов жить.
– Чем может утешиться человек, с которым случилось несчастье?
– Умный человек утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же утешается тем, что и с другими случится то же.
Журналист спрашивает у Раневской:
– Как вы считаете, в чем разница между умным человеком и дураком?
– Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта разница, но никогда об этом не спрашивает.
Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.
Женщина, чтобы преуспеть в жизни, должна обладать двумя качествами. Она должна быть достаточно умна для того, чтобы нравиться глупым мужчинам, и достаточно глупа, чтобы нравиться мужчинам умным.
Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!
– Моя дура домработница купила сегодня курицу и сварила с потрохами. Пришлось выбросить на помойку. Испортилось настроение на целый день.
– Фаина Георгиевна, наплюйте вы на эту курицу. Стоит ли из-за этого так расстраиваться!
– Дело не в деньгах. Мне жалко эту курицу. Ведь для чего-то она родилась!
…У них у всех друзья такие же, как они сами, – контактные, дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят друг к другу в гости. Как завидую им, безмозглым!
Бывают полные дуры, а бывают худые…
Ах, какой умный вид у этого болвана!
Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень.
Летний дурак узнается сразу же, с первого слова. Зимний дурак закутан во все теплое, обнаруживается не сразу. Я с этим часто сталкиваюсь.
– Была сегодня у врача «ухо-горло-жопа», – сообщила Раневская соседке.
Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
– Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…
– Вы слышали, как не повезло писателю N.? – спросили у Раневской.
– Нет, а что с ним случилось?
– Он упал и сломал правую ногу.
– Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? – посочувствовала Фаина Георгиевна.
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил:
– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – парировала Фаина Георгиевна.
Моя любимая болезнь – чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная – геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.
– Страшный радикулит. Старожилы не помнят, чтобы у человека так болела жопа, – жаловалась Раневская.
– Я рекомендовал вам выкуривать только по одной папиросе после еды. И вот результат: у вас прекрасный здоровый вид, вы заметно поправились, – с оптимизмом говорил врач.
– Вы хотите сказать, что жопа стала еще толще. Неудивительно, я ведь теперь ем по десять раз в день, чтобы покурить, – объясняет Раневская.
– Вот ваши снотворные таблетки, Фаина Георгиевна, этого вам хватит на шесть недель.
– Но, доктор, я не хочу спать так долго!
Раневская, рассказывая о своих злоключениях в поликлинике, любила доводить ситуацию до абсурда. В ее интерпретации посещение врача превращалось в настоящий анекдот:
– Прихожу в поликлинику и жалуюсь: доктор, у меня последнее время что-то вкуса нет.
Тот обращается к медсестре:
– Дайте Фаине Георгиевне семнадцатую пробирку.
– Я попробовала: это же говно.
– Все в порядке, – говорит врач. – Вкус появился.
Проходит несколько дней, я опять появляюсь в кабинете этого врача:
– Доктор, вкус-то у меня появился, но с памятью все хуже и хуже.
Доктор обращается к медсестре:
– Дайте Фаине Георгиевне пробирку номер семнадцать.
– Так там же говно, – замечаю я.
– Вот и с памятью все в порядке.
Раневская изобрела новое средство от бессонницы: надо считать до трех. Максимум – до полчетвертого.
– Восемьдесят пять лет при диабете – не сахар, – жаловалась Фаина Георгиевна.
– Знаете, каких больных не любят врачи? – допытывалась Раневская у коллег.
– Нытиков? – предположил кто-то.
– Нет, тех, кто умудряется выжить, несмотря на все их прогнозы.
Об одном я помню точно: у меня склероз!
Вернулась из Кремлевской больницы, где мне было очень грустно, очень тяжело потому, что чувствую себя неловко среди «избранных» и считаю величайшей подлостью эти больницы.
– Наркоз помогает врачам.
– Вы хотели сказать «больным», Фаина Георгиевна?
– Нет, именно врачам, милочка. Наркоз – единственный способ избежать советов больного во время операции.
Как-то Раневская отправилась отдыхать в санаторий.
– Назначили мне лечащую докторшу, – вспоминала Фаина Георгиевна. – Пришла она, поздоровалась и сказала:
– Как я рада, что вы у нас лежите! Так приятно увидеть вас не на экране, а в жизни!
– Спасибо, – поблагодарила я. – Надеюсь, что в жизни меня смогут увидеть и после вашей больницы.
Врачиха захохотала и стала делать мне кардиограмму.
– Как у вас с сердцем? – поинтересовалась она. – Не болит?
– Нет, с сердцем, по-моему, все в порядке.
