Ознакомительная версия.
И обнаружил, что тарифные ставки для людей без диплома высшей школы удивили бы творцов Акта о Минимальной Заработной Плате. Мой новый возраст никто сомнению не подвергал, но лучшее из полученных мной предложений составило 2 доллара 75 центов в час в качестве грузчика-помощника водителя. Некоторые потенциальные работодатели напрямую заявляли, что зарплату определяет не возраст сотрудника, а его образование. Чем более он образован, тем больше ему платят. Я же с горечью заключил, что человек без диплома смахивает на колченогого и хромого волка на воле. Выжить он сможет, но будет вынужден довольствоваться милостями природы. Лишь много позже я сообразил, что диплом, как и дату рождения, подделать не так уж и трудно.
Выжить на 110 долларов в неделю я бы мог, но прожить на такую малость не сумел бы. Слишком уж страстно и преданно я был увлечён женским полом, а всякий завсегдатай бегов поведает вам, что самый верный способ проиграться дотла — это ставить на молодых кобыл. А все девушки, с которыми я крутил романы, были резвыми и молодыми кобылками, ставки на которых обходились мне в круглые суммы.
И когда мне не хватало денег на развлечения, я стал выписывать чеки на свой двухсотдолларовый счёт.
Этот резерв транжирить мне не хотелось, и я старался быть экономным: списывал всего долларов по десять, от силы по двадцать, поначалу проводя все платежи в филиале Chase Manhattan банка. Потом узнал, что магазины, отели, супермаркеты и прочие торговые предприятия тоже обналичивают чеки при условии, что сумма не слишком велика, а клиент предоставляет надёжное удостоверение личности. Как оказалось, мои подкорректированные права — вполне надёжное удостоверение личности, и когда мне требовалось обналичить чек на 20–25 долларов, я стал наведываться в ближайший отель или универмаг. Никаких вопросов мне никто не задавал, никто не справлялся в банке, действителен ли счёт; я попросту предъявлял свои усовершенствованные права вместе с чеком, и мне возвращали их уже с наличными.
Всё было просто, слишком уж просто и банально. Не прошло и недели, как я понял, что перерасходовал счёт, и мои чеки цента ломаного не стоят, но продолжал их выписывать, когда не хватало денег на оплату счёта или требовалось профинансировать шикарный ужин с какой-нибудь очаровашкой. Поскольку зарплаты всегда не хватало, а красивых цыпочек в Нью-Йорке обнаружилось больше, чем на птицефабрике, вскорости я выписывал по два-три чека в день.
Свои действия я оправдывал тем, что папа позаботится о покрытии перерасхода. Или утихомиривал угрызения совести обезболивающим всякого мошенника: раз уж люди настолько глупы, что обналичивают чек, не проверяя его надёжности, то заслуживают, чтобы их надули.
А ещё утешал себя тем, что я несовершеннолетний. Даже если я попадусь, наказание вряд ли будет суровым, учитывая мягкость нью-йоркского кодекса для несовершеннолетних и снисходительность судов города к малолеткам. А поскольку перед судом я предстану впервые, меня даже могут отдать родителям на поруки — наверное, даже возмещения убытков не потребуют.
Развеяв сомнения столь туманными соображениями, я бросил работу, поддерживая своё существование за счёт сумм, вырученных по подложным чекам. Я даже не следил, сколько липовых чеков пустил в оборот, но уровень моей жизни повысился несказанно, равно как и уровень моих любовных похождений.
Впрочем, после пары месяцев распространения чеков, не стоивших даже израсходованной на них бумаги, я вынужден был взглянуть в лицо неприятной истине: я вор — ни больше, ни меньше. Говоря уличным жаргоном, я стал профессиональным макулатурщиком или кукольником. Меня это не очень-то тревожило, потому что кидалой я был успешным, а в то время успех, хотя бы в чём-нибудь, был для меня важнее всего на свете.
А тревожил меня профессиональный риск, связанный с деятельностью афериста. Я понимал, что отец заявил о моём исчезновении в полицию. Обычно легавые усердствуют в поисках пропавших шестнадцатилеток недолго, если только в игру не замешан какой-нибудь криминал. Но мой случай явно попадал в разряд исключений, ибо десятки моих лажовых чеков откровенно на него тянули. Я понимал, что полиция разыскивает меня не как пропавшего, а как преступника. И догадывался, что все отработанные мною торговцы и бизнесмены уже высматривают меня.
В общем, я засветился. Я понимал, что смогу избегать встречи с копами ещё какое-то время, но если останусь в Нью-Йорке, продолжая пачками раздавать бесполезные для банков и фирм бумажки, меня рано или поздно поймают.
Оставалось только покинуть Нью-Йорк, а эта перспектива меня пугала. Любой отдалённый от него уголок планеты вдруг показался мне холодным и недружелюбным. В Манхэттене, несмотря на мою дерзкую демонстрацию независимости, я всегда цеплялся за иллюзию безопасности. Мама и папа пребывали на расстоянии телефонного звонка или недолгой поездки по железной дороге. Я знал, что они с радостью примут блудного сына, какие бы прегрешения ни числились у меня за душой. Но стоило мне удрать в Чикаго, Майами, Вашингтон или какой-либо иной отдалённый мегаполис, и виды на будущее, явно омрачались.
Я достиг совершенства лишь в одном искусстве — выписывании палёных чеков. Я даже не помышлял ни о каком другом источнике доходов, и главная забота для меня свелась к вопросу: а смогу ли я облапошивать торговцев другого города с той же лёгкостью, что и нью-йоркцев? В Нью-Йорке у меня имелись настоящий, пусть и ничего не стоящий, текущий счёт и легальные, пусть и на десяток лет подправленные, права, позволявшие мне вершить свое гнусное ремесло вполне прибыльно. В другом городе ни от пачки именных чеков (имя реальное, но денег на счёте никогда не было), ни от подчищенных прав толку не будет. Прежде чем приступить к делу, мне придётся сменить имя, добыть подложные документы и завести банковский счёт на вымышленное имя. Мне всё это казалось сложным и рискованным. Аферистом я был преуспевающим, но отнюдь не самоуверенным.
Несколько дней спустя, шагая по Сорок Второй улице, я всё ещё терзался сомнениями, когда крутящиеся двери отеля «Коммодор» исторгли решение моего затруднительного положения.
Когда я приближался ко входу в отель, оттуда появился лётный экипаж Eastern Airlines — капитан, второй пилот, бортинженер и четверо стюардесс. Все они смеялись и чувствовали себя очень раскованно, целиком отдавшись jоiе de vivre, бурлящей радости жизни. Все мужчины были стройными и обаятельными, а расшитые золотом кители придавали им этакий корсарский шарм. Все девушки были элегантны и миловидны, грациозны и красочны, как бабочки на летнем лугу. Остановившись, я проводил взглядом компанию, усаживавшуюся в служебный автобус, про себя думая, что ещё ни разу не встречал столь блистательную группу людей.
Ознакомительная версия.
