Торжество гетманщины меня страшно бесило. Это торжество напомнило мне мое пребывание на каторге, сидки по карцерам и одиночкам, а временами и избиения.
Я сопоставил все мною пережитое с переживаниями под владычеством гетманщины украинского крестьянина и рабочего.
Это напомнило мне мою клятву, данную в гнусных тюремных застенках, вырваться на волю и всецело посвятить себя делу подлинного освобождения трудящихся не на торгашеских митинговых словах, а на деле.
В этот момент я упрекал себя за выезд из Украины. И тут же, не задумываясь и ни перед чем не останавливаясь, я собрал свои жалкие вещички и уселся на саратовский вокзал в поезд. Прибыл в Москву, мечтая через Курск быть на Украине. По пути, в уме, я уже выработал план похода против немцев, гетмана и всей возглавляемой ими буржуазии.
Эта мысленная подготовка возбудила во мне какую-то внутреннюю тревогу - тревогу, которую увеличивал каждый шаг моего скитания вне своего народа.
Вспоминая его, пусть даже наивное, но, во всяком случае, искреннее доверие ко мне во всех отношениях социально-общественного строительства, я чувствовал в себе беглеца от него.
И это чувство такой болью отозвалось во мне, что я давал временами себе слово трижды отречься от кружковой замкнутости, от своих убеждений, - хотя бы, если надо, и анархических, - и от всего того, что во имя их делал хорошего и во всеуслышанье сказать, что нет партий, нет групп, нет политических организаций, а есть кучки политических шарлатанов, которые, во имя личных выгод и острых ощущений на путях к достижению своих целей, уничтожают трудовой народ, но что этих целей без сплоченности, желаний и целости трудового народа никогда не достигнуть.
В Москве я отыскал членов союза идейной пропаганды анархизма: А.Борового и П.Аршинова. С ними я поделился своими намерениями как можно скорее выехать на Украину, и с какими целями. На эту тему много между нами говорилось, и в особенности с Аршиновым. Порыв мой быть немедленно сейчас же на Украине немного остыл. Я на две-три недели решил задержаться в Москве. За это время я посетил ряд лекций анархистов, большевиков, эсеров. Кроме того, участвовал в заседании анархистов в гостинице «Флоренция» по вопросу о тактике борьбы на Украине против гетманщины и водрузившего ее немецко-мадьяро-австрийского юнкерства.
Посетил съезды профессиональных союзов текстильщиков и других профессий.
Все вопросы и решения их на этих съездах меня, крестьянина, и радовали, и угнетали.
Радовали они меня оттого, что я видел в пролетариате сознание своих пролетарских интересов, свои стремления, свой пролетарский фронт в достижении тех или иных целей.
Угнетало меня именно то, что я в этом пролетариате, как классе, не видел его прямой воли при решении тех или иных вопросов.
Председательство пролетариата на этих съездах, разрешая те или другие насущные вопросы, хотя и делало это от имени своего класса, но волей политических партий, из которых каждая по-своему понимала и истолковывала пролетарские цели и обязанности в момент строительства социалистического государства.
А это, по-моему, во-первых, резко отмежевывало пролетариат от трудового крестьянства, без взаимного содружества, с которым в социалистическом обществе, не говоря уже в полусоциалистическом, полукоммунистическом государстве, каким было в это время, государство большевицко-левоэсеровского блока, нормальной трудовая классовая жизнь быть не может.
Во-вторых, такое автоматическое подчинение пролетариата, как класса, каким бы то ни было политическим партиям отдает его в распоряжение этих партий на самое позорное глумление, как в духовном, так и физическом отношениях.
И вот, зарождается нездоровое мышление среди части городского пролетариата России и Украины: о необходимости своей - пролетарской государственной политической власти или ее диктатуры, во имя которой эта часть разбивает единство своего трудового организма, создает новые в мыслях рознящиеся пролетарские кадры; совершает поход и борется зачастую за то, что в будущем во имя Свободы вольного труда и равенства обездоленного человечества сама же будет отбрасывать в сторону. Благодаря этому во всех тружениках села и города закрадывается и развивается недоверие одних к другим.
Идеологи политического авантюризма это недоверие подхватывают и на нем строят свои партийные принципы, указывая этим труженикам, что, только следуя этим принципам, можно отыскать, понять и устранить причины этого недоверия.
Городской пролетариат, а также и трудовое крестьянство, потеряв свою целость, - единство, из которого можно было черпать силу, поддержку, знание, поддаются на эту удочку. Они бросаются в объятия какой-либо из этих политических партий, и этим распылив свой трудовой фронт, обессиливают свою классовую мощь, за счет которой во всех отношениях все везде и всюду живут и наживаются и в то же время, кто хочет и как хочет повелевают.
Политические же партии считают такие явления в виду таких-то и таких-то причин (как они обыкновенно выражаются)... неизбежными, даже необходимыми.
В этом единственно может быть и кроется успех политических партий, которые упорно убеждают трудящихся, что последние без них, т. е. без политических партий, со своими аполитическими профессиональными союзами и кооперативами бессильны и неспособны оградить свою социальную жизнь от своих противников на политическом горизонте и ковать свое счастье на поле экономическом.
Политические партии серьезно не задумываются над последствиями своих действий и, увлекаясь сами, увлекают за собой и слепо доверяющиеся трудовые массы зачастую в омут такой сумятицы и неопределенности, которого и сами они не в состоянии ни понять, ни разрешить. Такое положение чувствовалось в июльские дни 18-го г. в России для большевицко-лево-эсеровского блока, когда с одной стороны Вильгельм II через своего посланника Мирбаха и через большевиков ставил препятствия развитию русской революции, а с другой стороны - пролетариат и крестьянство на всех своих съездах требовали для революции широкого простора.
Правда, благодаря этому блок дал трещину. Левые эсеры опирались больше на крестьянство, тогда как большевики и на пролетариат, и на крестьянство. Выиграли, конечно, большевики, ибо они остались у власти. Этот выигрыш слишком дорого стоил трудящимся не только России, но вообще всем трудящимся, которые так глубоко верили в чистоту принципов октябрьской революции.
Все это действовало на меня удручающе.
Я лишний раз убедился в том, что, подымая революцию, пролетариат прежде всего приносит пользу политическим партиям, зачастую во вред тем идеалам, во имя которых он подымал революцию.
